Туман на родных берегах - Дмитрий Лекух

И ведь – не сочтут.

Ну, поволнуются немного.

Поворчат.

Но – в рамках.

А там – найдем уже нужное решение, как говорится, помолясь.

Министерство пропаганды работать умеет.

Не хуже Имперской безопасности.

Отоврутся, дело привычное.

Ворчаков снова поймал себя на мысли, что не совсем понимает Лаврентия.

Но внезапно понял.

Как только Берия заговорил, он уже догадался, что тот скажет.

Все-таки они действительно в чем-то похожи.

– Это самый простой вариант, Валентин Петрович, и они не могли его не предусмотреть. Маршрутов, по которым вы сможете передислоцироваться из Кремля в Тушино, немного. Москва, в отличие от Санкт-Петербурга, еще не приспособлена для автомобилей кортежа, особенно при подъезде к аэродрому. Поэтому единственным выходом, раз уж вы, Валентин Петрович, столь решительно отказываетесь от двойника, может быть только «отъезд без отъезда». Официально вы отбудете в Санкт-Петербург, тут я с внутренне протестующим Никитой Владимировичем солидарен. Но физически – останетесь в Кремле, под охраной имеющихся на данный момент в нашем распоряжении бойцов ОСНАЗа и самых преданных армейских офицеров. Кремль не город, тут они вашу безопасность обеспечат. А вот в городе – не ручаюсь…

Ворчаков кивнул, соглашаясь.

Да, при угрозе покушения это самый надежный вариант.

Берия не подвел.

И все равно – что-то тут мучительно не сходилось…

Катаев вскинулся.

– А то, что я желаю принять Парад Победы, вами не учитывается?!

– Никак нет, – твердо ответили оба. – Не учитывается.

А через паузу Ворчаков как более близкий к Канцлеру человек нарочито тихо добавил:

– И вами не учитывается. Я вас, Валентин Петрович, слишком давно знаю и уважаю…

Катаев расхохотался.

Потом резко посуровел, пристально вгляделся в глаза Берии, а потом и самого Ворчакова.

– Так, – дергает нервный тик правую щеку. – Принципиально договорились. Парад Победы проводим завтра в четырнадцать ноль-ноль, согласно графику. Совещание, – здесь, у меня, в одиннадцать тридцать. Охрану поручаю вам, Лаврентий Павлович, причем силами ваших бойцов и приданных армейских подразделений. Вы правы, для крепости этого вполне достаточно. Кремль «армейцам» известен хорошо, они несут тут охрану в обычные дни, да и расквартированы неподалеку. Можете приступать к организации. А для Ворчакова и бойцов ОСНАЗа у меня будет другое, отдельное поручение. Поэтому вас, Никита Владимирович, я прошу задержаться. Попьем чайку, заодно расскажете, как там в Одессе. Все-таки – родина. А вас, Лаврентий, более не задерживаю. Приступайте…

Ворчаков как коренной петербуржец не любил и московский Кремль.

Но этот вид – из окон кабинета в Большом дворце – поверх зубчатой стены на забранную в гранитные набережные широкую и спокойную реку, в которой до сих пор, прямо под кремлевскими стенами, ловились пудовые осетры…

За этот вид Ворчаков мог простить древнему городу многое.

Но разумеется не все.

Слишком много в этом азиатском по происхождению городе оставалось ненавистного византизма, слишком много истории, не всегда славной – чаще мутной и кровавой.

Неистовый Петр был тысячу раз прав, перенеся столицу Империи в новосозданный град своего имени над вольными берегами Невы.

И еще более прав был Валентин Петрович, ее туда вернувший.

Столица Империи – должна быть только в Санкт-Петербурге.

В Москве – слишком много интриг.

Зауми.

Дрязг.

Хотя иногда это даже идет на пользу.

Вот, в частности, как сейчас…

Вместо объявленного чая Вождь снова пил водку.

Именно пил, по-фронтовому, полустаканами, залпом и – не хмелея.

Никита так не мог.

Да может, и слава богу.

Не всем в этом мире быть полубогами, Вождями и героями. Кому-то надо и грязную работу выполнять.

Бумажку украсть, человечка зарезать…

Когда Верховный так пил – он чаще всего и поручал Никите нечто подобное.

В смысле – зарезать.

Вначале совесть успокаивал.

Никита – уже привык.

Работа такая.

На ней совесть – вещь неподобающая и с точки зрения строевого устава непозволительная.

Это Вождь может позволить себе рефлексию и ледяную водку стаканами.

Начальник Четвертого главного управления Имперской безопасности – нет, не может.

Катаев допил очередной «дозняк», небрежно закусив лафитник тонкой полоской заботливо спрыснутого лимоном балыка из местного, московского осетра: южных, астраханских Канцлер не любил, считал слишком жирными.

Не торопясь набил крепким светлым абхазским табаком свою знаменитую, насквозь прокуренную трубку.

Прокашлялся.

Открыл маленькую серебряную табакерку, и, погрузив в содержимое длинный, специально для этих целей выращенный ноготь мизинца, по-фронтовому решительно заправил обе ноздри кокаином.

Фыркнул, вскидываясь.

Никита тут же прекратил созерцание медленно тающих легких июньских облаков в пронзительно-голубом, непривычном для питерского человека небе, и повернулся к Вождю, напрягаясь в привычном ожидании.

Вот.

Сейчас.

Сейчас будет.

Катаев снова прокашлялся.

– Поедешь в Переделкино. На дачу к Четвертому объекту. К Деду. С собой возьмешь свиту из лучших диверсантов ОСНАЗа, которым доверяешь лично. Предлог понятен. Завтра парад, обеспечивать безопасность его участников – твоя работа. Поговоришь, пообщаешься. Сделаешь вид, что что-то вынюхиваешь. На самом деле просто подготовишь «подходы» и продумаешь возможность ликвидации. В течение ближайших двух недель после завтрашнего праздника Старик должен быть мертв, и причины его безвременного ухода из нашего не самого лучшего из миров должны быть естественны. Тебе все понятно?!

Катаев коротко побарабанил по столешнице.

Выпустил клуб горького дыма из хорошо прокуренной трубки.

Еще немного подумал.

Ворчаков – просто молчал.

Ждал.

Торопить Вождя, обыкновенно весьма демократичного в общении с ближайшими помощниками, в такие моменты не следовало.

Валентин Петрович очень не любил тех, кого называл торопыгами.

А те, кого Вождь не любил, обычно плохо заканчивали.