Книга узоров - Дитер Форте

Для Фонтана это было лучшее время – весь этот год, проведенный на большой Дюссельдорфской выставке промышленности и ремесел, и он очень жалел, что дальше уже нельзя будет проводить дни своей жизни как выставку, как удачную инсценировку под аплодисменты присутствующих. Павильоны с молчаливыми орудиями и броневыми башнями, пробитые пулями бронированные плиты у входа не привлекали его внимания, хотя это тоже была та часть выставки, которая превращала жизнь в великую, поначалу также сопровождаемую аплодисментами инсценировку.

Самым забавным оказалось то, что инсценировка и далее играла большую роль в его судьбе. Жизнь в Дюссельдорфе стала казаться ему теперь чересчур пресной, обывательской, к тому же и Дюссельдорфская школа вышла из моды, поэтому он с дерзновенной решительностью уничтожил свою частную галерею искусств, заказал себе макет морского сражения и отправился с этой инсталляцией, прихватив палатку, а также прекрасную Хелену в качестве ведущей представление, по всей Европе, где в больших городах он показывал это морское сражение, никогда не забывая привести флажки победоносного флота и флажки на тонущих кораблях в соответствие с посещаемой страной и ее смертельным врагом.

В 1914 году на него обрушилась реальность, инсценированная пушечной канонадой в Париже. Его семья долгое время ничего о нем не слышала, но придерживалась того мнения, что уж он-то не пропадет. В начале двадцатых годов его дочь и сын, которые так и оставались в Дюссельдорфе, получили фотографический снимок. На нем изображены были мужчина и женщина перед двумя витринами, в которых манекены демонстрировали ткани, элегантно накинутые на плечи. Над витринами сияли большие размашистые буквы: «Хел. Фонтана. Париж. Лондон. Милан». Женщина перед магазином была, без сомнения, прекрасная Хелена в шляпе невероятных размеров и облегающем, чрезмерно цветастом платье, а господин рядом с нею – в легком светлом костюме, жилетке в цветочек, соломенной шляпе, с тростью в руках и с лучезарной улыбкой на устах, сиявшей не меньше, чем его широкий шелковый галстук, – был, по всему видно, опять находящийся в состоянии крайнего довольства Фридрих Фонтана.

Его дочь Вильгельмина уже видела себя наследницей парижского модного салона, тогда как сын Густав сказал только: «Папаша просто сфотографировался перед магазином какого-нибудь своего однофамильца». Поскольку обратный адрес был неразборчив, написали просто «Фонтана. Париж», но письмо вернулось назад с пометкой: «Адресат выбыл в неизвестном направлении». Так и осталось навсегда неразгаданной тайной, был ли магазин или никакого магазина не было и куда они отправляли письмо: совсем в другую фирму или в другую семью с такой же фамилией? Это была теперь семейная фата-моргана, которая побуждала к самым разнообразным интерпретациям, ведь фотография-то существовала и люди, изображенные на ней, были вполне узнаваемы, но, к сожалению, действительность и изображение никак не соединялись.

Мария любила смеяться и танцевать. Она была грациозна, подвижна, обожала устраивать разные шалости, которые сама выдумывала, и с увлечением предавалась им, как игривый котенок. В театральных постановках Общества святой Варвары она была самой юной исполнительницей заглавных ролей и больше всего любила играть ангела, который возвращает к жизни шахтера, заваленного в штольне сто двадцать лет назад. Шахтер тут же подносил к губам трубу и играл сигнал «Штейгер идет!», а ангел – Мария – танцевал у самой рампы, взмахивая крыльями, которые были размером с нее саму, публика бешено аплодировала, и воскресший шахтер вместе с ангелом небесным неизменно исполняли еще что-нибудь на бис, так что люди вскакивали с мест, забирались с ногами на стулья, а когда под конец исполнялся папский гимн со словами: «Его Святейшеству Папе Римскому слава, слава, слава!» – тогда воодушевление присутствующих достигало предела.

Дома она репетировала свои роли под удивленным взором Богоматери Марии Ченстоховской. Этот образ принадлежал ее мужу, который в день свадьбы торжественно вручил его ей, и по старинному обычаю навсегда соединил таким образом оба семейства. И теперь они были вместе – Мария Новак, дочь забойщика Новака из Дальбуша, шахта VI, пласт Виктория, и Йозеф Лукаш, по прозвищу Мечтатель, забойщик из Дальбуша, шахта I, бывшая шахта короля Леопольда, пласт Вечерняя Звезда.

Мария ненавидела Дальбуш. Не только ее отец и муж работали в Дальбуше, но и ее братья, и все, кого она знала, работали тоже в Дальбуше. История Дальбуша – это была их история. Первая проходка шахты дубовой бочечной клепкой в качестве деревянной крепи, которая должна была укрепить стены шахты, но на глубине 55 метров под напором воды сломалась, и шахту затопило. История о знаменитом горном инженере Шодроне, который впервые применил изобретенную им чугунную проходку и таким образом добрался до глубины 110 метров. Позже пришлось идти до глубины 200 метров, потому что только там залегали два богатых пласта. А потом пошло-поехало. Сначала – вентиляционная шахта на Бруноштрассе, в следующем году – второй шахтный ствол прямо около железнодорожной ветки Кельн – Минден. Затем в 1874 году – шахты III и IV. В 1892 году – шахта V глубиной 530 метров, в 1895 году – шахта VI глубиной 545 метров. Шахты II и IV были перестроены в вытяжные вентиляционные шахты. А теперь рядом с шахтой I должна быть сделана проходка новой шахты на глубину 735 метров. Правда, пока это были всего лишь планы, кое-какие слухи доходили из правления, но каждый из шахтеров разбирался в профессиональных делах, поэтому и шло обсуждение места, где собираются устраивать шахту, сложностей проходки – ведь, может статься, им придется туда спускаться. Работы должны начаться в следующем году, два года будут делать расчеты, потом – ставить крепи, так что в лучшем случае шахта заработает году в 1914-м.

Йозеф, который собирался стать штейгером, то есть горным мастером, часами вникал в детали и штудировал специальные книги и дочитывался до того, что глаза у него сами собой закрывались и голова резко падала на грудь. Марии не нравилось, что Йозеф сидит над книгами, где говорится о шахтных и штрековых профилях, армировке шахтного ствола и толщине пласта, она начинала дразниться и приставать к нему, пока покой не нарушался наполовину серьезной, а наполовину игривой супружеской сценой. Самой Марии были гораздо ближе и понятнее официальные выходные шахтерского поселка Дальбуш: Новый год, Сретенье, Крещенье, понедельник, вторник и среда в канун Великого поста, Благовещенье, Страстная пятница, понедельник и вторник на Пасху, Вознесение Христово, понедельник и вторник на Троицу, Праздник тела Христова, День святых Петра и Павла, Успение Богородицы, День поминовения, Зачатие Богородицы, первый и второй день на Рождество и, кроме того, еще Эссенская осенняя ярмарка.

Лучшее время ее жизни и складывалось из этих праздничных выходных. Праздники шахтеры отмечали очень обстоятельно, не менее обстоятельно и серьезно, чем работали; праздновали бурно, с резкими перепадами в настроении, многочисленными братаниями, буйными плясками, тоскливыми песнями, с ликующей жизнерадостностью и мировой скорбью. Праздники, которым они потому отдавались с такой страстью, торжественно обставляя их по старинному обычаю, что они позволяли в общей компании если не забыть, то хоть на несколько часов облегчить тяготы их монотонной, мучительной трудовой жизни. Они были венцом их скудного, сурового существования, и, глядя друг на друга, люди убеждались в том, что идут по этой жизни с гордо поднятой головой, с достоинством и они могут честно встать друг перед другом, не сомневаясь в своей порядочности, и доказать всем, что унизить их невозможно. Эти праздники придавали их жизни особую весомость, они примиряли их с судьбой, которая досталась им на долю, свою судьбу они принимали с твердолобым упрямством, они оглядывались вокруг и понимали, что никто не согласился бы с ними поменяться, их лица отчетливо выражали это понимание.