Как быть стоиком. Античная философия и современная жизнь - Массимо Пильюччи

Другими словами, Медея ненамеренно совершила ошибочные поступки, просто она была убеждена, что поступает правильно. То же самое, я уверен, Эпиктет утверждал бы и в отношении Эйхмана, хотя различие между его случаем и ситуации с Медеей огромна — и в обстоятельствах, и в побудительных причинах, и в конечных результатах.

Современные психологи обнаружили похожий феномен, который назвали «когнитивный диссонанс». Впервые описанный американским психологом Леоном Фестингером, когнитивный диссонанс — это состояние психического дискомфорта, когда в сознании человека сталкиваются конфликтующие представления, идеи и суждения, причем эти идеи и суждения человек считает одинаково истинными. Такое состояние, как и пребывание в заблуждении, не создается людьми намеренно. Человек всеми силами стремится уменьшить мучительный диссонанс, а для этого ищет причины и оправдания, которые кажутся ему здравыми и весомыми, но воспринимаются другими людьми как откровенные и порой абсурдные рационализации. Данный психологический феномен Эзоп еще в VI веке до нашей эры восхитительно описал в своей знаменитой басне о «Лисе и винограде».

Горькая правда состоит в том, что людей, которые становятся жертвами когнитивного диссонанса, нельзя назвать глупыми и невежественными. Я встречал множество умных и блестяще образованных людей, которые отвергали эволюционную теорию Дарвина, а ведь это одна из самых убедительно доказанных научных теорий в мире. Но эти люди были вынуждены отвергнуть ее, поскольку им, истым христианам, казалось, будто теория Дарвина вступает в непримиримый конфликт с Библией, их главным жизненным руководством. Действительно, если прийти к суждению типа «или-или» (помните наш разговор о ложной дихотомии?), то есть ограничить свой выбор двумя вариантами — Дарвином и Словом Божьим, то совершенно естественно — и даже разумно — предпочесть Дарвину Бога. Когда я впервые встретился с фундаментальными креационистами, то был глубоко шокирован. В свою защиту могу лишь сказать то, что тогда я был гораздо менее мудрым, чем теперь. Как метко заметил писатель Майкл Шермер[93], чем умнее человек, тем лучше он рационализирует противоречия, порождающие когнитивный диссонанс. Например, меня всегда поражает, сколь блестяще сторонники теории заговора объясняют вещи, которые другие люди воспринимают как зияющие дыры в их знании об устройстве мира.

Что же делать? Как и в других случаях, здесь на помощь приходит психология. Например, установлено, что один из лучших способов побудить студентов[94] изменить свой концептуальный взгляд на какую-либо научную проблему — специально увеличить их когнитивный диссонанс до такой степени дискомфорта, когда они сами захотят найти более подробную информацию и новые источники знаний для разрешения этого конфликта. Конечно, такое не всегда возможно — и я сомневаюсь, что подобное сработало бы с Медеей или Эйхманом, — но метод ясно может показать, в чем именно состоит препятствие для понимания или принятия той или иной идеи и как это можно исправить. Однако меня беспокоит еще одна вещь, на которую обращали внимание критики Ханны Арендт: не находится ли идея банальности зла, или amathia, в опасной близости к оправданию бесчеловечного поведения? Или по крайней мере не побуждает ли она нас пассивно реагировать на «зло»? Естественно, Эпиктет размышлял и на эту тему: «Такой-то выбранил тебя[95]. Большое спасибо ему, что не ударил. Но и ударил. Большое спасибо, что не поранил. Но и поранил. Большое спасибо, что не убил. В самом деле, когда или у кого мог он узнать, что он есть живое существо кроткое, что взаимолюбивое, что великий ущерб для совершающего несправедливость — сама несправедливость? Так если он не узнал этого и не убедился в этом, почему же ему не следовать тому, что представляется полезным?»

Мне кажется, это очень похоже на заповедь «Подставь другую щеку». Но Эпиктет не ограничивается советом быть снисходительным и терпимым, он объясняет причину несправедливости: человек не понимает, что своими действиями наносит вред прежде всего самому себе, поскольку страдает от amathia, то есть от незнания того, что в действительности хорошо для него. А, как учат стоики, то, что хорошо для отдельного человека, хорошо и для всех людей, поскольку так мы применяем разум для улучшения социальной жизни.

Понимание того, что люди часто делают чудовищные вещи из-за недостатка мудрости, побуждает нас не только к состраданию к другим, но и служит полезным напоминанием о том, как важно развивать собственную мудрость.

13 октября 1992 года, во время очередной избирательной кампании, я наблюдал за теледебатами кандидатов в вице-президенты США. На тот момент я всего два года как переехал в Нью-Йорк из Рима, и сама идея политических дебатов в «информационно-развлекательном формате» была для меня в новинку. В студии находилось трое мужчин: два профессиональных политика, Альберт Гор и Дэн Куэйл, а также человек по имени Джеймс Стокдейл. Он явно чувствовал себя не в своей тарелке и начал свое выступление весьма неожиданно. «Кто я и зачем нахожусь здесь?» — произнес Стокдейл. Поначалу публика восприняла его слова как демонстративно уничижительные, но вскоре стало понятно: он действительно не понимал, что делал в той телевизионной студии. Тогда я еще не знал, что через пару с лишним десятилетий (и через 10 лет после его смерти) этот неловкий человек станет для меня примером для подражания. Стокдейл был современным стоиком, и его история стоит того, чтобы ее рассказать.

В марте 1965 года Соединенные Штаты начали полномасштабную войну во Вьетнаме после странного «инцидента» в Тонкинском заливе: американские эсминцы посреди штормовой ночи открыли огонь по пустому морю (их радары показали приближение неизвестных объектов, однако поднятые с авианосца самолеты не обнаружили вьетнамских кораблей). Президент Линдон Джонсон использовал этот случай как предлог для интенсивных «ответных» бомбардировок Северного Вьетнама. Услышав об этом приказе, Стокдейл, который в то время был командиром 51-й истребительной эскадрильи ВМС США и участвовал в Тонкинском инциденте, спросил: «Ответных за что?» Но ему было приказано молчать.

9 сентября 1965 года Стокдейл совершал боевой вылет, его самолет был сбит, а сам он взят в плен. Следующие 7,5 лет он провел во вьетнамской тюрьме Хоало, которую из-за суровых условий содержания в шутку прозвали ханойским «Хилтоном». Заключенных здесь били и пытали, регулярно заковывали в железные кандалы и сажали в тесный карцер без окон размером метр на три. Несмотря на все эти муки, Стокдейл сумел организовать других заключенных, он разработал и даже обеспечил соблюдение «поведенческого кодекса», регулирующего их поведение в тюрьме. Чтобы вьетнамцы не использовали его в пропагандистских целях, он изрезал себе голову бритвой, а лицо изуродовал табуретом — так он сделал себя бесполезным для врага. Когда пытки стали невыносимыми, Стокдейл даже вскрыл себе вены, чтобы избежать мучений и не выдать информацию о подпольной деятельности своих товарищей. В 1973 году Стокдейл был освобожден и вернулся в Соединенные Штаты. Его физическое состояние было ужасным, но ему удалось восстановиться, и в 1976 году он был удостоен медали Почета — высшей военной награды США, присуждаемой за «выдающиеся храбрость и отвагу, проявленные с риском для жизни и превышающие долг службы».