Дневник Джанни Урагани - Луиджи Бертелли

– Смотри, Джаннино: если ты ещё раз осмелишься войти в приёмный покой и разговаривать с пациентами, я тебя точно придушу, понятно? Придушу, клянусь честью… Помни об этом!

Как же корыстны эти взрослые, особенно специалисты по болезням уха, горла и носа! За богатых пациентов они готовы придушить своих близких, даже бедного, ни в чём не повинного ребёнка.

Ну и зануда этот Метелло!

Сегодня он опять водил меня по Риму: гулять, конечно, здорово, но он при этом всё время нудит – просто невыносимо.

К примеру, перед Триумфальной аркой Септимия Севера он завёл:

– Эта великолепная Триумфальная арка была возведена Сенатом в 205 году нашей эры в честь Септимия Севера и его сыновей, Каракаллы и Геты, с обеих сторон её украшают надписи, где говорится, что после победы, одержанной над парфянами, арабами и адиабенцами…

Уфф! К концу этой лекции арка Септимия Севера уже сидела у меня в печёнках, и я так зевал от скуки, что чуть не проглотил все триумфальные арки Рима вместе взятые…

* * *

Синьора Матильде, сестра Коллальто, безобразная и очень скучная старуха, она только и делает, что вздыхает и разговаривает со своими котом и канарейкой; но мы с ней ладим, вот и сегодня она сказала, что в общем-то я хороший мальчуган.

Она постоянно меня расспрашивает, какой была Луиза в девичестве, что она делала и говорила, тогда я рассказал ей историю с фотографиями разных синьоров, которые я нашёл в её комнате и шутки ради раздал этим синьорам; ещё я рассказал, как нашёл в Луизином ящике туалетного столика баночку румян и намазал себе щёки, а она рассердилась и даже отвесила мне оплеуху, потому что это увидела её подруга Биче Росси, которая страшная сплетница и ей ничего не стоит разболтать всем, что моя сестра красится…

Надо было видеть, как оживлённо слушала синьора Матильде мои рассказы! В последний раз она даже дала мне в награду пять шоколадных конфет и две лимонных карамельки, а это значит, что она действительно хорошо ко мне относится, ведь, по словам Луизы, она сластёна почище десяти мальчишек вместе взятых и обычно поедает свои сладости в одиночестве. Она запирает их в шкафу подальше от чужих глаз, и их там видимо-невидимо; но если мне удастся запустить туда руку, ей придётся распрощаться со своими запасами!

А теперь, дорогой дневник, я тебя покидаю, ведь завтра Новый год, и мне надо писать письмо родителям, чтобы попросить прощения за все прегрешения уходящего года и пообещать в следующем году быть хорошим, прилежным и послушным.

Вот и пришёл Новый год!

Вчера закатили настоящий пир! Пирожных и десертов, ликёров и настоек всевозможных видов и цветов было не счесть!

Новый год – это здорово, жалко, что он бывает так редко! Будь на то моя воля, я бы выпустил закон праздновать Новый год по крайней мере дважды в месяц, да и синьора Матильде меня бы поддержала: она вчера слопала такую гору печенья, что наутро её пришлось отпаивать минеральной водой.

Вчера я натворил нечто ужасное, но меня до этого довели; если бы дело дошло до суда, думаю, судьи сочли бы смягчающим обстоятельством то, что синьор маркиз давно дразнил меня без всякой на то причины.

Этот маркиз – напомаженный старый франт, который тоже ходит к доктору Перусси, только на световые ванны, а не на массаж, как я… точнее, как я раньше, потому что после этой истории с моим массажем покончено.

Видимо, профессор Перусси рассказал этому типу, каким образом я сломал руку, потому что всякий раз, встречая меня в приёмном покое, он говорил:

– Ну что, молодой человек? Прокатимся на автомобиле?

При этом он так ехидно хихикал, что я сам диву даюсь, как не грубил ему в ответ.

Вот скажи, дорогой дневник, по какому праву этот облезлый балагур, которого я даже знать не знаю, смеётся над моей бедой, и разве у меня нет всех оснований невзлюбить его и вынашивать план мести?

И вот вчера я проучил его и, кажется, даже чересчур жестоко.

Тут нужно объяснить, что световые ванны, которые предписаны маркизу, выглядят так: больной садится на специальный стул внутри огромного ящика, ящик закрывают, так что наружу торчит только голова сквозь круглое отверстие в крышке. Внутри ящика включается множество красных электрических лампочек, и больной как бы принимает ванну в их лучах, хотя на самом деле вылезает оттуда таким же сухим, как был, если не суше.

Я сам видел, и не раз, как маркиз забирается в такой ящик и сидит там битый час. Потом приходит санитар, открывает ящик и помогает ему выбраться. Происходит всё это в дальнем кабинете у профессора Перусси. Там-то маркиза и настигла моя жестокая, но справедливая месть.

Я притащил с собой из дома луковицу, которую нашёл на кухне. И, разделавшись со своим массажем, проскользнул в кабинет со световыми ваннами.

Маркиз уже сидел в ящике, и его напомаженная голова так смешно торчала наружу, что я не мог удержаться от смеха.

Он удивлённо посмотрел на меня и, конечно, осклабился:

– Что вы здесь делаете? Почему не катаетесь на автомобиле? Чудесная погода для прогулки.

Я чуть не лопнул от злости. Вытащил свою луковицу и как следует натёр ему лицо: под носом и вокруг рта. Как же он уморительно колотил руками и ногами внутри ящика, а какие смешные гримасы корчил, силясь закричать, но куда там: от острого запаха лука он не мог даже дух перевести.

– А вот теперь, – сказал я ему, – с вашего позволения, пойду покатаюсь на автомобиле!

И я ушёл, закрыв за собой дверь.

Сегодня мне рассказали, что, когда время сеанса закончилось, санитары пришли открывать ящик и, увидев, что маркиз весь красный и в слезах, вызвали профессора Перусси.

– Это нервный срыв, – заключил он. – Живо облейте его водой…

И синьора маркиза хорошенько окатили, несмотря на его крики и протесты, которые только сильнее убеждали доктора, что он в страшном нервном возбуждении.

Разумеется, узнав, что к чему, доктор Перусси пожаловался своему другу Коллальто и попросил его больше не присылать меня на лечение. Коллальто, конечно же, разнёс меня в пух и прах и закончил свою речь так:

– Молодец! Отличное начало года для Джанни Урагани – лучше не придумаешь… Но продолжишь ты уже дома, дорогой мой, потому что с меня довольно!