Дневник Джанни Урагани - Луиджи Бертелли

Но какие же это выходки! Это беды, которые обрушиваются на несчастного, преследуемого судьбой ребёнка, и всегда в ту минуту, когда ему удаётся завоевать, наконец, расположение своих родных и близких.

Беда, как известно, никогда не приходит одна, вот почему вчера столько всего случилось. Взрослым, не люби они так сильно преувеличивать наши ошибки, следовало бы считать их все за одну большую беду.

Вот как было дело.

Вчера утром, пока синьоры Матильде не было дома, я вслед за её любимчиком, жирным чёрно-белым котом Маскерино, проскользнул в её рабочий кабинет. На столе стояла клетка с канарейкой – это создание тоже пользуется расположением синьоры Матильде, ведь она, странная женщина, обожает животных, но терпеть не может детей.

К тому же я никогда не понимал, зачем держать несчастных вольных пташек в клетке.

Бедная канарейка! Казалось, она смотрит на меня и щебечет, как в нашей хрестоматии для второго класса:

– Дай мне вкусить глоток свободы, которой меня так давно лишили!

Дверь и окно комнаты были закрыты: никакой опасности, что канарейка улетит… Я открыл клетку, она выглянула и покрутила головкой, будто удивляясь, что дверца открыта. Потом наконец осмелела и выпорхнула из своей темницы.

Я уселся на стул с котом на коленях и стал внимательно наблюдать за каждым движением канарейки.

От волнения или ещё от чего бедная пташка первым делом нагадила на прекрасную шёлковую вышивку, что лежала на столике; впрочем, работа ещё была не закончена, и я решил, что ничего страшного, синьора Матильде с лёгкостью всё переделает.

Но кот, видимо, счёл, что дело серьёзно, и решил жестоко наказать несчастную канарейку; он в мгновение ока спрыгнул у меня с колен, перевернул стул и, приземлившись на столик, сожрал птичку, не успел я даже подумать, как предотвратить трагедию.

Тогда я решил наказать Маскерино за жестокость, чтобы раз и навсегда отучить его от подобных безобразий.

Рядом с кабинетом синьоры Матильде находится крошечная ванная. Взобравшись на стул, я открыл кран с холодной водой, потом схватил кота за шкирку и сунул под душ. Маскерино извивался, как змея, и в конце концов вырвался. Он бросился в комнату, начал там носиться и бешено мяукать и на очередном витке разбил вазу из венецианского стекла, которая стояла на этажерке.

Тем временем я пытался закрыть кран с водой, но у меня ничего не выходило. Ванна уже переполнилась, и вода лилась через край… Какая жалость! Ведь пол там такой красивый и блестящий. К счастью, вода рекой выплеснулась в кабинет и впиталась в мягкий ковёр, ну и я тоже отправился туда, чтобы не промочить ноги.

Но пробыл я там недолго, потому что на этажерке притаился Маскерино, который уставился на меня такими жуткими жёлтыми глазами, будто вот-вот проглотит, как несчастную канарейку. Я испугался и вышел, закрыв за собой дверь.

Проходя через гардеробную, я увидел в окне хорошенькую беленькую девочку, которая играла на балконе нижнего этажа. Окно располагалось совсем низко, так что я решил наведаться к ней в гости и скользнул вниз.

– Ой! – вскрикнула девочка. – Ты кто? Не знала, что у синьоры Коллальто есть дети…

Тогда я рассказал ей, кто я такой, и поведал свою историю, которая, похоже, её очень развеселила. Потом она отвела меня в комнату и показала всех своих кукол, рассказывая, кто и по какому поводу их подарил и всё такое прочее.

Но тут вдруг закапало с потолка и девочка закричала:

– Мама, мама! В доме дождик!

Прибежала мама и страшно удивилась, обнаружив меня в комнате, но я ей всё объяснил, и тогда она – сразу видно, благоразумная особа – просто сказала с улыбкой:

– Ах так! Вы залезли на балкон? Не слишком ли вы юны, молодой человек, для куртуазных подвигов?

Я что-то вежливо ответил, а потом, увидев, что она обеспокоена водой, которая уже ручьём лилась с потолка, добавил:

– Не волнуйтесь, синьора, это не дождь… Думаю, эта вода из ванной моей родственницы, где я оставил кран открытым.

– Ах вот оно что, нужно скорее предупредить их там наверху… Роза, проводите этого юношу к синьоре Коллальто и скажите, что у них в ванной потоп.

Горничная Роза проводила меня наверх, и нам открыл слуга синьора Коллальто Пьетро; но предупреждать было поздно, потому что за это время уже вернулась синьора Матильде и всё обнаружила сама.

Пьетро очень чопорный и голос у него такой строгий, что я всегда робею в его присутствии.

– Погляди! – произнёс он торжественно, и я задрожал как осиновый лист. – Пять любимых вещей было у синьоры Матильде: канарейка, которую она вырастила; роскошный чёрно-белый кот, которого она подобрала на улице ещё котёнком; ваза из венецианского стекла – память о её подруге детства, которая умерла в прошлом году; шёлковая вышивка, над которой она работала шесть лет и собиралась пожертвовать на главный алтарь церкви капуцинов; и ковёр в её кабинете, настоящий персидский ковёр, который привёз её дядя из далёких стран… И вот канарейка исчезла, кот при смерти и его выворачивает чем-то жёлтым, ваза из венецианского стекла вдребезги, вышивка испорчена, а настоящий персидский ковёр полинял от потопа…

Он говорил медленно, с грустью и достоинством, будто рассказывал старинную заморскую легенду.

Я был так подавлен, что пробормотал:

– Что я могу сделать?

– Я бы, – ответил он, – имей я несчастье оказаться на твоём месте… поскорее уносил бы отсюда ноги.

Он вынес этот приговор таким замогильным голосом, что у меня по спине побежали мурашки.

Правда, в конце концов, его совет показался мне единственным путём к спасению в моём чудовищном положении.

Как бы мне хотелось поскорее убраться восвояси, не встречаясь ни с кем из родственников; но разве я мог уйти, оставив в руках врага эти страницы, которым я поверяю свою душу? Не мог же я бросить тебя, дорогой дневник, моя единственная опора во всех превратностях судьбы!

Нет, нет и нет!

Тихо-тихо на цыпочках я поднялся в свою каморку, надел шляпу, взял сумку и спустился обратно, собираясь навсегда покинуть дом моей сестры.