Солнце внутри - Маргарита Зверева

– Чтобы что? – криво улыбнулся я.

– Эх, глупый ты, – тяжело вздохнул Барон. – Ты думаешь, что одежда висит на тебе бессмысленной тряпкой в то время, как происходит жизнь? О нет… Одежда – это твоя оболочка, тот внешний слой, которым ты с этой жизнью соприкасаешься. И если этот слой никудышный, то и соприкосновение будет никудышным. Одежда, Адам, – это сокровищница, которая хранит в себе мимолетные мгновения. Она консервирует их. Впитывает в себя и хранит. Для этого нужна качественная ткань, твердая огранка, надежность… Что может хранить в себе тряпка, пахнущая пластиком, скажи мне?

На это у меня ответа не было.

– Вот видишь, – похлопал Барон меня по плечу и слегка толкнул в сторону перехода. – Вот поэтому мы идем выбирать тебе качественную оболочку. В здоровом теле – здоровый дух, как говорится. А тело не может быть здоровым, когда страдает от нацепленного на него уродства.

Просторный, ярко освещенный торговый центр настолько не имел ничего общего с базаром в моем представлении, что вообще не имел права так называться. Так мне казалось. Куда ни глянь, росли стеллажи и бросались в глаза вешалки, как расцветающие, но одновременно сдержанные бутоны, а мы плыли между ними по наполированным до зеркального блеска проходам. Мои глаза то цеплялись за какую-нибудь вещь, то вновь разбегались, хаотично мечась по незнакомой территории. Такое изобилие просто-напросто пугало меня, и представить себе, что когда-нибудь нечто подобное станет возможным в Москве, было совершенно невозможно. Еще более невозможно, чем русский аналог «Анжелины».

– Ты считаешь, что это неправильно? – заметил мой взгляд Барон.

– Почему неправильно? – оторвал я глаза от гор брюк.

– Потому что за долгие годы жизни в России тебе прочно вбили в голову, что консюмеризм – это плохо.

– Потребление? – переспросил я на всякий случай, но даже не стал дожидаться подтверждения. – Да нет, особо мне это вроде никто не вбивал в голову. Просто…

Барон ступил передо мной на эскалатор, и я прыгнул за ним, как на уходящий поезд.

– Особо вроде… – повернулся ко мне Барон, качая головой. – В мозги вбивают незаметно, Адам. Что ты там хотел сказать?

Я и сам толком не знал, что хотел сказать. Перед тем как эскалатор унес меня на следующий этаж, я сверху взглянул на расстилающиеся груды вещей, среди которых фланировали беспечные женщины.

– Просто это настолько не про нас, – решил я.

– Про нас – русских? – уточнил Барон.

Я кивнул, и мы сошли с эскалатора и ступили в очередной сверкающий проход. На этом уровне цвета были более приглушенными, там и тут виднелась деревянная отделка, а множество женщин сменилось на единицы мужчин.

– Разумеется, – задумчиво проговорил Барон себе под ноги. – Как материальное может быть про нас, русских, так? Про нас – это Достоевский, Чайковский и затянутые пояса. Все мысли о смысле жизни и ни одной о ее качестве. Вот это про нас, правда?

Мне сразу захотелось возразить, но одновременно я понял, что Барон прав. Все эти бесчисленные шмотки казались мне не только бессмысленным излишеством, но и признаком праздной поверхностности. Но стоило мне об этом подумать, как я столь же быстро осознал ущербность подобного мышления. Более того, я испугался, потому что оно выдавало мою непригодность в качестве ученика Барона, который объяснял мне не раз, что один из главных навыков – это умение наслаждаться жизнью без угрызений совести.

– Ладно, ты не виноват в грехах многих поколений, – остановился Барон перед манекеном в голубом свитере поверх белой рубашки и бежевых брюках. – Над вкусом надо работать. Кропотливо и постоянно. Над вкусом в одежде, вкусом в еде, вкусом в культуре… И все это в совокупности приведет ко вкусу к жизни. Без которого невозможно что?

– Свобода, бесстрашие? – заметался я, боясь вновь не угодить.

– Это все методы для достижения цели, – откинул Барон волосы назад и важно поднял голову. – Свобода, бесстрашие, наслаждение… Все это позволяет нам вознестись над временем. О котором мы никогда не забываем, – погрозил он мне указательным пальцем.

Я сморщил лоб:

– Но если мы никогда не забываем о времени, то оно как раз держит нас очень цепко, разве не так? Если мы живем только ради того, чтобы его побороть…

– Молчи! – вдруг налился краской Барон, и я прикусил свой болтливый язык.

– Говори, когда тебя спрашивают, а в остальном просто следуй указаниям, хорошо? – просипел Барон с вытаращенными глазами.

– Х-хорошо, – поспешил я его заверить и даже слегка попятился назад, но тут за спиной свирепствовавшего Барона нарисовался маленький худенький продавец.

– Je peux vous aider?[11] – пропел он услужливым, слишком высоким для мужчины голосочком и протер ладонью свою лысину.

– Нет! – прогремел Барон, и продавец оцепенел. – Хотя…

Злость на глазах покидала его лицо вместе с краской, так что я перестал пятиться.

– А вообще-то можете, – продолжил Барон уже по-французски, повернувшись к бедному продавцу. – Нам бы вот это, – указал он на манекен, – в размере вот этого сорванца, – указал он на меня.

– Конечно! – обрадовался продавец, смерил меня профессиональным взглядом с головы до ног и унесся к стеллажам.

– Иди в примерочную, – скомандовал мне Барон, махнув головой в сторону светящихся кабинок.

Я послушно отправился, куда велели. Мимо меня протекали пиджаки, галстуки и легкие свитера, выглядевшие дорого и в своей непринужденной элегантности очень экзотично.

– Барон, – откашлялся я, зайдя за тяжелую ткань занавески, к которой уже спешил сияющий продавец с бежевой-голубой стопкой в руках, – мне все это, конечно, очень нравится, но я совсем…

– Только не говори, что ты совсем не знаешь, куда тебе это носить, – нахмурился Барон и упер кулаки в бока.

Именно это я собирался сказать и теперь только растерянно пожал плечами.

– Мы сейчас не думаем о практичности, – отрезал Барон. – Мы думаем о прекрасном. Мне надо, чтобы ты почувствовал вкус, Адам. Вкус той жизни, которая сделает тебя королем. Ты хочешь быть королем?

– Ну конечно, – почему-то покраснел я.

– Тогда доверься мне, поменьше болтай и не сомневайся и побольше делай и наслаждайся. Договорились?

Продавец уже протягивал мне вещи, не расслабляя своей натянутой улыбки. Неловко улыбнувшись в ответ, я взял стопку и прижал ее к груди, как младенца.

– Давай меряй! – рявкнул Барон и задернул занавеску.

Из зеркала смотрел незнакомый мне молодой человек. Англичанин, как мне казалось. Из какого-нибудь элитного снобского интерната. Такой, с которым я точно не хотел бы дружить, потому что по одному виду заподозрил бы его в оттопыривании мизинца при отпивании из своей чашечки «Эрл Грея». И тем не менее я заметил, что самозабвенно поглаживаю свои кашемировые рукава и с наслаждением верчусь перед зеркалом, как выпускница перед балом.