ЧВК Херсонес - Андрей Олегович Белянин

class="p1">Гребнева обернулась и поцеловала меня в губы. Если на всём белом свете есть поцелуй, абсолютно отключающий мозг, то вот… кажется… это было оно…

Я безропотно достал из кармана джинсов завёрнутую в тот же платок, но уже настоящую заколку для плаща, молча передал её в руки благоговейно склонившегося Германа и… кажется, потерял сознание.

По крайней мере, свет погас, а в моей голове некоторое время, препираясь, спорили голоса. Не знаю, бывает ли подобное у других? Надо посмотреть в интернете, но вот у меня так точно было:

– И не проси!

– Я тя умоляю, чо стоит чмокнуть его ещё раз?

– Я тоже согласен.

– Да? Вот ты его и целуй!

– Он… не такой, и я не такой, ты же знаешь.

– А я, значит, вся такая-растакая?! Сексисты, мизогины, абьюзеры!

– Милочка, это новомодные слова, не стоит ими злоупотреблять…

– Зло-упо-тре… чего?! Как он меня назвал?!

Потом шум драки, крики, полупридушенный хрип – и на меня выливается с полведра воды. Я резко подскочил на метр в положении лёжа и наконец-то смог открыть глаза. Сижу мокрый как мышь у фонтана, над головой звёзды, а в двух шагах заботливый Герман Земнов с полными ладонями воды собирается окатить меня по второму разу.

– Спасибо, не надо!

– Он пришёл в себя, – громко оповестил здоровяк. – Александр, ты просто герой! Нам удалось вернуть украденную фибулу, теперь мы сможем найти и сам золотой меч! Я перед тобой в вечном и неоплатном долгу, друг мой…

Я подал ему руку, он помог мне подняться с мокрой земли, а Денисыч со Светланой уже накрывали стол. Поздний ужин под сияющими крымскими звёздами казался странным празднеством загулявших станичников где-нибудь в Тамани, но там, наверное, должен быть борщ, сало, вареники, самогон, а у нас на скатерти появился греческий салат, холодная баранина, тёплый хлеб, оливки, овечий сыр и красное вино!

Как я понимаю, невзирая на все протесты и мечты о здоровом образе жизни, провести в Херсонесе хоть день без вина совершенно немыслимо. Ибо это просто оскорбительно для древнегреческого бога Диониса или, как говорили римляне, Бахуса, так что – увы и ах – наливай и пей…

– Ты видела?

– Ты видел?

– Они же просто звери какие-то… Этот урод с непомерно накачанными мышцами бил нашу девочку прямо в лицо!

– Я сама в шоке. Какая жуткая деградация личности, а ведь кто-то из зрителей, наверное, до сих пор считает его героем…

– Люди ужасны по своей природе.

– Да, не то что мы.

– Этот мир не должен принадлежать им.

– Согласна, дорогой.

– Придётся напомнить о себе ещё раз…

Я уже забыл о своих претензиях, о том, что мне по-прежнему никто ничего не собирался объяснять, потому что какая-то часть моей памяти вдруг стала избирательной. То есть наш поход в анапский музей «Горгиппия» я отлично помнил. У них отличная экспозиция, прохладно внутри, система кондиционирования воздуха, редкие экспонаты и самое главное – всё собрано с любовью и пониманием ценности каждого древнего черепка. Поэтому, разумеется, воровать там было некрасиво.

Но когда девушка-экскурсовод Гюзель (это имя я тоже запомнил!) вдруг превратилась в синекожего монстра вроде молоденькой Урсулы из диснеевской «Русалочки», то сомнения исчезли вмиг! Когда на меня начала с лаем скалить клыки бабушка-смотритель, уж тем более! Вот из-за таких злющих типажей молодёжь и не ходит в музеи…

Поэтому сейчас я вместе со всеми поднимал глиняные греческие чаши и пил вино за нашу общую победу в деле возвращения культурных исторических ценностей. Что же касается завтрашних разборок с дорогим директором, то вот прямо сейчас всё это мало волновало нашу маленькую банду. В конце концов, victores non judicant[9]. Хотя бы потому, что судить их некому: все остальные проиграли…

– Исчо, вот… тост за емого… моего! Моего зему и бро, Саню! Он… х-дожн-к! Он мня нарис-вал. Как живой! До слёз, бро… ик…

– Александр, так вы рисуете? Почему я не знала?

– Ну, я не так чтоб очень хорошо…

– Ощнь! – пьяный Денисыч приобнял меня за плечи, дыша перегаром в ухо. – Бро, я в т-ких вещах… разб… разби… бира… ой, мама! Короще, Светка, он и т-бя нарисовал.

– Надеюсь, без одежды?

– Истественна!

Я покраснел, но Гребнева была абсолютно серьёзна. Если у неё хорошая фигура, что никем не подвергалось сомнению, то зачем прятать её от людей? Пусть каждый прикоснётся взглядом к прекрасному, это правильно и естественно. А вот позволять себя лапать – совсем другой вопрос, и, как я начинал понимать, она на него давно ответила, ибо после неудавшегося брака и токсичного любовника уже не допускала до себя мужчин. Меня ведь неоднократно предупреждали, что она «не такая»: может восхищать, соблазнять, влюблять, но спать с каждым желающим не станет. Даже «для здоровья»…

Герман носился со своей новообретённой фибулой как дурень с писаной торбой. В наше время бы сказали: как мажор с новой сумочкой от Gucci, но смысл примерно тот же. Ему не нужны были ни вино, ни еда, ни компания. Мы также старались не слишком напрягать нашего великана, довольно и того, с каким героизмом он дрался за эту фибулу на арене.

– Уверен, что завтра весь интернет будет забит видео с нашими подвигами в Анапе.

– Не переживайте, Александр, наш директор с большим пиететом относится к имиджу музея. Люди быстро забудут о том, что видели, а толпа всегда найдёт новых героев. Например, каких-нибудь смешных котиков или дерущихся из-за печенек енотов…

Не знаю, возможно, Светлана была права. Если народ и снимал своё видео, то это ещё не факт, что оно будет выложено и, самое главное, начнёт пользоваться успехом. Любой двухлетний малыш, подкрадывающийся к спящему папе с ёршиком для унитаза, явно соберёт куда больше просмотров, чем так называемые «гладиаторские бои» в приморском городке. Не стоит париться раньше времени.

Потом ещё Диня в момент протрезвления прочёл мне целую лекцию о правилах и традициях конкуренции между греческими полисами. С его точки зрения, допустим, музей-квартира Пушкина в Москве не воюет с музеем Пушкина в Санкт-Петербурге, а ещё есть музей в Царском Селе или в Болдино и Михайловском. У того же Сергея Есенина чуть меньше: четыре культовых музея по стране. Смысл им между собой бодаться?

Или вот музей Велимира Хлебникова один, и у Ильи Репина один, а у Карла Брюллова вообще ни одного. За что им бороться, кроме грандов от государства и пожертвований от олигархата? А вот греческие музеи по Чёрному морю традиционно продолжают всю ту