Старая армия - Антон Деникин

Конечно, идеалом является совмещение верховного командования и правления в лице главы государства… Но для этого нужно не только наличие знаний и таланта (может ведь быть хороший начальник штаба…), а прежде всего счастья. У Шекспира говорится: «Всякая неудача будет виною полководца, хотя бы он и сделал все, что в силах человека…»

А неудачи на поле сражения колеблют троны и низвергают династии.

Существовавший в начале 90-х годов командный состав, начиная от полкового командира и выше, воспитан был по преимуществу в традициях крепостного права. В позднейшие годы преобладание начальников этого типа естественным образом падало, уступая место новым людям и новым веяниям. Ушло время, овеянное романтическим блеском славы и веселья и вместе с тем, омраченное свистом розги и шпицрутена. Не отдельные люди создают быт армии, как и быт народа, а общие условия жизни страны. Но влияние личности в военном быту огромно, и оно проводит нередко глубокие борозды в быт массы — светлые или темные, тем более глубокие, чем выше положение и власть человека. И в самый расцвет крепостного права, в суровое время, когда жизнь «холопа» ценилась в копейку, появился полководец Суворов — отец командир — простой, доступный и рачительный о своем воинстве, сроднившийся с ним и им боготворимый. А через полвека появится другой полководец — герой Эривани, Эрзерума и Варшавы — кн. Паскевич, прославленный, но не любимый подчиненными, обоготворявший себя и только себе приписывавший заслуги побед, презиравший все, ниже стоящее. В одном из своих многочисленных писем к нему — увещаний — император Николай I, высоко ценивший боевые заслуги Паскевича, говорил: «Не надо угнетать и быть несправедливым… Прощать — великодушно; притеснять же без причины — неблагородно… Да украсит Вас и последняя слава — скромность. Воздайте Богу и оставьте Нам славить Вас и дела Ваши…»

Два антипода: Паскевич и великий французский полководец XVII столетия Тюренн, который говорил: «Мы победили» или «Я был разбит».

В сумерки царствования Александра Благословенного, в разгар аракчеевских поселений, удушавших жизнь своею нелепостью и жестокостью, было ведь немало молодежи — идеалистов-гуманистов — в столь печально и исторически нецелесообразно закончивших свою деятельность «Северном» и «Южном» союзах. Были такие и в старшем поколении. Один из них, гр. М. С. Воронцов, за полвека до эмансипации, в качестве начальника дивизии, своим приказом ограничил применение в отношении солдат телесных наказаний на том основании, что: «…Солдат, который еще никогда наказан не был, гораздо способнее к чувствам амбиции, достойным настоящего воина и истинного сына отечества, и скорее можно ожидать от него хорошей службы и примера другим». Полная антитеза излюбленной поговорке николаевских времен: «За битого двух небитых дают».

То, что проводилось долгое время усилиями отдельных лиц, получило наконец санкцию закона в годы великих реформ императора Александра II. Военные реформы, связанные с именем ген. Милютина (впоследствии фельдмаршала), в общей системе преобразования армии, заложили в ее жизнь и быт начала законности и человечности. В частности, Высочайшим повелением 1863 г. были уничтожены оскорбляющие человеческое достоинство телесные наказания{Телесные наказания остались для «штрафованных» по суду. В 1905 г. в войсках они были отменены окончательно. Но во время мировой войны введены опять с 1915 г. на том основании, что во время войны всякое наказание, сопряженное с уходом из рядов, являлось только поощрением, а праволишения не оказывали воздействия.} «…чтобы явить новый пример отеческой заботливости о благосостоянии армии и флота и ввидах возвышения нравственного духа нижних чинов».

Последнее полустолетие перед мировой войной и прошло в борьбе этих начал с прочно сложившимся старым патриархальным бытом, причудливо сочетавшим законность и самодурство, отеческое попечение и неуважение к человеческому достоинству, сентиментализм и «в зубы!» — солдатские, конечно… Во времена милютинского либерализма борьба шла довольно успешно, приведя к результатам, поистине изумительным. Статистика военно-судебного производства показывала, что между 1871 и 1879 гг. число заключенных в военно-исправительных и дисциплинарных частях уменьшилось в 31/2 раза; число рецидивистов за десятилетие с 1869 по 1879 год уменьшилось более чем в 27 раз{Исследование историка Семевского.}. Но позднее, под влиянием затруднений, сопряженных с краткими сроками службы, боязни революционного брожения в казарме и распространенного убеждения, что при неразвитости нашего простолюдина иначе, как мерами сурового воздействия, хорошего солдата из него не сделаешь, — борьба затихала. И опять законность и человечность проводилась не в порядке общей системы и властного указания свыше, а по инициативе частных начальников.

В числе лиц, потрудившихся на этой заросшей чертополохом почве, наибольшая заслуга принадлежит М. И. Драгомирову. Сорок лет и с академической кафедры, и в качестве начальника дивизии, потом командующего Киевским округом, и словом и делом проводил он взгляд, что век муштры и плац-парада, бездушной дисциплины и механизированного строя прошел безвозвратно… Что важнейший элемент на войне есть человек, с духовным обликом которого нужно считаться… Что успех на войне зависит от сознательности и воспитания солдата в духе бесстрашия, инициативы и уверенности в себе, в том, что «с ним на службе поступают по правде, а не по капризу или раздражению…» Что «нужно, наконец, решиться жить по закону»… «Господа офицеры! — поучал Драгомиров. — Приложите все ваше усердие к воспитанию солдата в духе истинной воинской дисциплины, вежливости и сдержанности; тогда не нужны будут несообразные с почетным званием солдата ограничения, тогда звание солдата сделается почетным в действительной жизни».

В 1889 г. раздался властный окрик Драгомирова по округу:

«В некоторых частях дерутся!..»

А через шестнадцать лет упорной борьбы с этим злом — и не безуспешной — уходя со сцены, он в своих «Делах и делишках» писал все же с горечью:

Дело не в том, как говорят солдату — «ты» или «вы», а в том, что солдат водят оборванцами и не прекращается «мордобой»… «Как не приходит в голову этим господам, что их морда слеплена из той же самой глины, что и солдатская, и что если солдат об этом догадается, то не хорошо будет».

Нужно, однако, сказать, что ко времени мировой войны рукоприкладство, как система, было изжито безусловно. Это было уже не показной чертой быта, а изнанкой его, не характерным явлением, а уродством. Оно не чванилось открыто своим озорством и безнаказанностью, а таилось под спудом, встречая не только законное преследование, но и общественное осуждение.

Многочисленные противники Драгомирова ставили ему в вину, что, «популярничая с солдатами, он был резок и груб с начальниками», что «нельзя вести воспитание солдата через голову офицера»… Талантливый военный писатель Г. Елчанинов («Егор Егоров»), служивший одно время в Киевском округе, в таких резких чертах характеризовал армейскую жизнь: «…культивируется неуважение к офицеру и уверенность в его якобы преднамеренной незаботливости о меньшей братии. «Душа солдата»… «Солдатское сердце»… «Кланяюсь в ноги»… «Мы недостойны их, господа!»… — вот наш современный культ. И рядом с этим хамство и скверное обращение с офицерами, грубость, бессердечие, произвол…»