Ловцы запретных желаний - Татьяна Олеговна Воронцова

– Да. – Она тихонько хихикает. – Мышьяк? Или кокаин?

– Сахарный песок.

– О!.. Если я правильно понимаю, речь идет о нарушении технологии производства?

– Не только о ней, раз уж в деле появились трупы. Но и о ней тоже.

– Расскажи мне.

– Шаптализация. Знаешь что это такое?

– Ммм…

– Добавление в винное сусло и в бродящее вино сахара для повышения содержания спирта. В холодные, дождливые, недостаточно солнечные годы ягоды накапливают мало сахара, и вина из них получаются легкие и тощие, низкого качества. При помощи сахара виноделы добиваются более-менее приемлемых результатов.

– Значит, все законно?

– До известных пределов. Шаптализация разрешена во всех странах мира, где занимаются виноделием, кроме Калифорнии, Южной Африки, Чили и Австралии, впрочем, там она и не нужна. Но для европейских производителей установлены границы применения этого метода. В зоне А (Англия, Люксембург, Мозель-Саар-Рувер, Вюртемберг) белые вина можно обогащать максимально на три с половиной градуса, красные вина – на четыре градуса; в зоне В (Шампань, Эльзас, Баден) – на два с половиной градуса; в зоне С (Бордо, Бургундия) – на два градуса. То есть в прохладных винодельческих регионах Европы в неудачные годы разрешается шаптализировать сахаром… да, из этого списка нужно исключить Италию, где используют не сахар, а концентрированное виноградное сусло… не выходя при этом за рамки установленных норм – не придавая винам больше спирта, чем может сделать природа. Однако виноделы некоторых регионов и в хорошие годы шаптализируют свои вина для придания им большей градусности или искусственно повышают урожайность винограда, чтобы позже восполнить недостаток спирта в вине шаптализацией. Вот это законом, действующим на территории Европейского Союза, запрещено.

– А ты смог бы определить, шаптализированное перед тобой вино или нет? – спрашивает Алина, обдумав услышанное. – Что указывает на шаптализацию?

– Виноградное сусло с низкой плотностью и конечный продукт с высоким градусом, например, тринадцать с половиной.

– Возможно ли такое, что на винодельне Цафтариса в новом здании делают вино, не применяя шаптализацию сахаром, а в старом – применяя ее?

– Конечно.

– Интересно, куда и как это вино потом продают. Шаптализированное. Что пишут на этикетках?

– Куда угодно. На этикетках пишут то же, что и всегда. Ну, смотри. Собрали урожай. Килограмм винограда стоит денег. Он стоит дороже, чем килограмм сахара. Чтобы виноградного сусла получилось больше, в него добавляют воду, а затем эти, извиняюсь за выражение, помои доводят до ума при помощи сахара. Но покупатель об этом не знает. Он думает, что покупает вино, причем от известного производителя. Знают только люди, работающие на заводе, но они помалкивают, потому что им за это платят.

– Понятно. Вернее… – Алина задумчиво покусывает нижнюю губу. – Ничего не понятно. Неужели одного человека убили, а другого избили только из-за того, что они узнали о том, о чем знают все работники завода?

– Нет. Я рассказал тебе о шаптализации, чтобы ты поняла, почему днем нашу группу не пустили в старое здание, сославшись на ремонт, и почему там у них на складе полным полно мешков с сахаром. Но почему, помимо сахара, там появились убитые и избитые, мне не известно. Во всяком случае пока.

– Мы договаривались, что ты поделишься подозрениями, – напоминает Алина, шлепая по воде ладонью. – Подозрениями.

– Я подозреваю, – хмурясь, говорит Константин, – что убитый парень был убит из-за того, из-за чего это и происходит в большинстве случаев. Из-за денег. Избитый парень, скорее всего, был избит из-за тех же денег, но от него добивались либо каких-то слов, либо каких-то действий. И не исключено, что эти слова или действия имеют отношение к продаже вина.

– Почему к продаже?

– В мобильнике, который он выкинул из окна, есть sms-сообщения с номерами инвойса и CMR. Причем входящие.

– И что это значит?

– Думаю, он мухлевал с продажами. И в офисе производителя у него был партнер. Если только это его телефон, чего мы, строго говоря, не знаем.

Тихонько вздохнув, Алина разжимает руки и неспеша плывет вдоль берега. Константин следует за ней. Они смотрят в одну и ту же сторону – в сторону отелей, стоящих так близко к воде, что выскочить окунуться до завтрака можно, не надевая приличной одежды. Их отель расположен чуть дальше, через дорогу, но – что выгодно отличает его от остальных, – буквально тонет в зелени, которая в любое время суток дает глубокую спасительную тень.

– Что же ты собираешься делать дальше? – спрашивает Алина, когда они уже бредут назад мимо витрин магазинов и открытых веранд кафе и таверн.

– Ждать. Рано или поздно кто-нибудь из оставшихся в живых явится за похищенным телефоном, и, возможно, мы узнаем кое-что интересное.

– Телефон в обмен на историю?

– Почему бы нет?

– Не знаю. Мне вообще не очень понятно, ты герой положительный или отрицательный.

Константин смеется, поправляя солнцезащитные очки.

– Посмотри на меня, дорогая. Разве положительные герои такими бывают?

День разгорается все ярче. На улицах появляются не очень одетые люди, поодиночке и группами направляющиеся к морю. В руках у них свернутые пляжные полотенца и циновки, на головах – панамы и соломенные шляпы. Они громко переговариваются на разных языках, смеются, окликают детей… Яркие, открытые цвета. Влажный воздух. Сияющее солнце. Никаких полутонов.

Завтракали они на небольшом балконе ресторана, вмещающем всего четыре двухместных столика и один четырехместный, где не было кондиционера, зато была тишина. Зона, свободная от маленьких детей.

– Ненавижу детей, – доверительно сообщила Алина, уплетая йогурт с цукатами из манго. – Маленькие горластые уродцы.

Константин кивнул. Перед ним стояла тарелка с яичницей, жареными колбасками и булочкой со шпинатом и сыром.

– Согласен. – Он отхлебнул кофе из белой чашечки, такой маленькой, что бегать с ней в обеденный зал к кофейному автомату приходилось три раза. – Толстые тетки с орущими детьми – самая невыносимая публика, какую только можно себе представить.

– У тебя есть братья или сестры?

– Нет, слава богу. Мысли о большой дружной семье приводят меня в ужас.

– Аналогично.

Рядом с их столиком была установлена деревянная решетка, увитая плющом, которая защищала половину балкона от солнца. Резные зеленые листья плюща… керамические горшки, покрытые цветной глазурью, с торчащими из них цветущими кустиками герани или бегонии… балконы соседних отелей с развешанными на перилах пляжными полотенцами. Замерев с вилкой в руке, Константин пережил что-то вроде сатори – максимально глубокое погружение в текущее мгновение с ясным осознанием его неповторимости.

Много всякого разного еще случится с тобой в этой жизни, но такого не случится уже никогда.

Алина смотрела на него во все глаза, сидя очень прямо перед своей миской с йогуртом.

– Костя.

Он вышел из транса.

– Что?

– Иногда ты меня пугаешь.

Константин натянуто улыбнулся.

– Иногда я сам себя пугаю.