Огненные цветы - Стефани Блейк

От имени Короны лорд Кларендон сделал герцогу Ольстерскому весьма заманчивое предложение касательно его земель и собственности:

– Герцог Эссекс как раз ищет, во что бы вложить деньги в Ирландии.

Герцог принял предложение и в тот же вечер собрал на лужайке перед замком всех своих арендаторов.

– Как вам известно, на будущей неделе я с семьей отплываю в Америку, – обратился он к ним с верхней ступени каменной лестницы. – Если кто хочет, один или с семьей, оставить эти неласковые края и начать жизнь заново в Соединенных Штатах, я готов выдать деньги на проезд, плюс еще один фунт, чтобы не с нуля начинали на новом месте.

Его не удивило, что только горстка людей приняла это щедрое предложение. Отношение большинства красноречиво выразил один старик:

– Все верно, ваша светлость, край неласковый. Но это Эрн.[8]Это наша земля, наш несчастный народ, и это наша любовь. И когда-нибудь все переменится, и цепи спадут, и земля наша засияет, как бриллиант. И будет Ирландия Изумрудным островом, как и задумал Творец. Дай-то Бог дожить до этого времени и увидеть все своими глазами.

– Да, – дружно откликнулась толпа.

Герцог прижал к глазам платок.

– Вы правы, такой день наступит. И вы станете богаче меня, потому что, когда это случится, меня с вами не будет.

Из слуг одна только Роза сопровождала Уайлдингов в трансатлантическом путешествии. Остальные предпочли предложить свои услуги новому владельцу поместья.

Вечером накануне отплытия из Белфаста граф Тайрон дал небольшой прощальный прием в честь своих дорогих друзей. Вечер получился очень трогательным, особенно под конец.

Тереза де Молен О’Нил со слезами на глазах обняла герцогиню на прощание.

– Ванесса, родная, ужасно думать, что больше никогда вас не увижу. – Она обернулась и поцеловала Равену. – А ты, девочка, дочка… прямо сердце разрывается, как подумаю, что не попаду на вашу с Роджером свадьбу. И никогда не увижу своих внуков… – Она закрыла лицо руками и разрыдалась.

Герцогиня, Равена и Роджер принялись ее утешать. Граф неловко отвернулся и яростно впился зубами в сигару. Он терпеть не мог женских истерик.

– Ну мы же не в Стикс бросаемся, не в землю мертвых плывем, – с напускной бодростью заговорила герцогиня. – Как это – больше не увидимся? Непременно увидимся. Может быть, даже следующим летом. – Она посмотрела на графа. – Океанское путешествие вам обоим совсем не повредит, как вы думаете, Эдвард?

– Да-да, конечно. Отличная идея. Ну да там видно будет.

– К тому времени мы с Равеной уже будем мужем и женой. И дети появятся. – Роджер разом обнял свою возлюбленную невесту и мать. – И этих дьяволят у нас народится чертова дюжина, верно, родная?

Равена ничего не ответила, только улыбнулась, а про себя подумала: «У ирландцев всегда так, что у богатых, что у бедных, – женам за домом присматривать да детей рожать».

Роджер с Равеной попрощались на террасе, когда остались одни. Роджеру предстояло еще месяц провести в Ирландии, улаживая домашние дела и завершая службу в драгунском полку. Затем он отправится вслед за Уайлдингами в Ричмонд, штат Виргиния. Вот уже почти четверть столетия герцог Ольстерский, подобно иным высокородным и богатым английским джентльменам, расширял свои плантации на американском Юге. Хлопок здесь называли не иначе как «королем», а Англия была основным потребителем этого неиссякаемого, по существу, продукта полей, производство которого обеспечивалось дешевым рабским трудом. Накладных расходов фактически не было – лишь первоначальная стоимость самого раба да его питание и жилье. Английские вложения в американский хлопок приносили доходов даже больше, чем недвижимость в разоренной Ирландии.

На нравственную сторону дела закрывали глаза, превращаясь в настоящих лицемеров, даже достойные люди вроде герцога Ольстерского, особенно если учесть, что английский парламент еще в 1807 году осудил работорговлю, которая отныне в пределах Британской империи запрещалась.

– В разлуке, любимая, сердце мое будет с тобой, – прошептал Роджер на ухо Равене. Руки его легли ей на грудь и медленно скользнули вниз.

– Боюсь, когда на мне столько надето – кринолин и все такое прочее, – как следует ничего и не почувствуешь, – усмехнулась Равена. – Как насчет прощального купания в бассейне?

Роджер так и отпрянул.

– О чем ты? Вряд ли сейчас подходящее время для… для… – Роджер никак не мог подобрать слова.

– Для чего? – Равена явно была разочарована. Роджер сильно упал в ее глазах. Что, собственно, такого она сказала? Нормальное дело. Все мы люди, всего лишь несовершенные люди. Беда Роджера в том, что он упорно не хочет примириться с несовершенством, отличающим homo sapiens. Ей вспомнилось забористое и колкое замечание, отпущенное как-то Брайеном по адресу брата:

– Знаешь, Роджер отказывается признать, что особы дамского пола тоже писают и испражняются вроде нас, мужчин-животных.

– Ты же понимаешь, дорогая, что я имею в виду. Такой торжественный момент, и было бы чистейшим святотатством…

– Ладно, Роджер, оставим это, – устало сказала Равена.

Путешествие в Ричмонд заняло почти полтора месяца. Первую неделю Равене все было в новинку, все вызывало живой интерес, но потом, особенно ближе к концу, дни стали тянуться нестерпимо медленно, и Равена просто места себе не могла найти от скуки.

Корабль, на котором они отплывали в Америку, ничуть не напоминал «плавучий гроб». Это был изящный двухмачтовик, регулярно курсировавший между Ливерпулем и южными штатами. Все здесь блестело и сверкало; на борту – лишь избранная публика.

Единственным, что хоть немного развлекло Равену во время этого тягостного путешествия, стало знакомство с юным, довольно симпатичным лейтенантом американской армии, возвращавшимся домой из Франции, где он проходил полугодовую стажировку в местных воинских частях.

Лейтенант Пеннел Коллинз – это пышная золотистая шевелюра, ухарски подкрученные усы, блестящие голубые глаза. Равена обратила внимание на его произношение, не свойственное ни англичанам, ни ирландцам.

– А что, все американцы так говорят? – напрямик спросила она.

– Нет-нет, мэм, – рассмеялся он. – Мы, южане – а я родился в Виргинии, – проповедуем «славный и непринужденный» образ жизни. И это, наверное, сказывается и в нашей речи. Медленной, протяжной, немного ленивой. Мы и живем так же. На Севере все иначе. Не поверите, но эти янки ни минуты не могут усидеть на месте, вечно суетятся, словно белки на дереве в поисках орехов. Работа, работа, работа. Можно подумать, это смертный грех – присесть иногда на минуту да полюбоваться видом голубого неба, зеленой травы и, – лейтенант подмигнул Равене, – красивой девушки вроде вас.