Огненные цветы - Стефани Блейк

Герцог обнял жену и дочь.

– А я горжусь тем, что Бог дал мне в спутницы двух таких замечательных женщин. И мы должны добиться того, чтобы эта страна, Соединенные Штаты, наш новый дом, гордилась нами.

– Да будет так. – Равена крепко прижалась к отцу.

В тот же вечер Роза, расчесывая Равене перед сном волосы, получила первый урок демократии, в условиях которой всем им предстояло отныне жить.

– Теперь, обращаясь к отцу и матери, ты не будешь говорить «ваша светлость». В Америке нет титулов.

– Ну как же так, мисс Равена, – запротестовала Роза. – У меня ничего не получится. Для меня они навсегда останутся герцогом и герцогиней Ольстерскими.

– Что ж, придется тебе поднапрячься. Отец говорит, что над титулами в Америке потешаются.

Два дня спустя, когда они сошли на берег в Ричмонде и оказались среди членов комитета по встрече герцогской семьи, Равене пришлось вспомнить эти слова.

Среди встречавших были: полковник Эйнсли Купер, крупный мужчина лет шестидесяти с развевающимися седыми волосами и седой же, как на портретах Ван Дейка, бородой; Льюис Хастингс, долговязый брюнет с болезненным цветом и угрюмым выражением лица; полковник Картер Тейлор, личность совершенно необъятных размеров, с красным, как у Санта-Клауса, лицом и бородой.

На всех троих были белоснежные костюмы и широкополые шляпы – сочетание, которое в Англии и Ирландии сочли бы совершенно безвкусным.

– Добро пожаловать в Америку, ваша светлость, – заговорил долговязый. – Меня зовут Льюис Хастингс, а эти господа – ваши соседи. Полковник Картер Тейлор, – Хастингс представил здоровяка первым, – и полковник Эйнсли Купер.

Сам Льюис Хастингс в течение последних десяти лет был надсмотрщиком на плантации герцога Ольстерского. Работа эта сделалась для него буквально золотой жилой, так что Хастингс смог оставить свое прежнее занятие – до того он был работорговцем. На его попечении находились трудившиеся на плантации рабы. Сначала их насчитывалось сто десять, а к нынешнему времени – сто семьдесят: прибавилось шестьдесят детей в возрасте от одного до одиннадцати лет. Уже это приносило Хастингсу немалый доход. К тому же он клал себе в карман двадцать процентов годовых от прибыли, которую приносила плантация. Банковский счет Хастингса возрос настольно, что он мог позволить себе купить небольшую плантацию на реке Джеймс, в десяти милях от имения Уайлдинга, – тысячу акров плодородной низинной земли.

Отныне всякий раз, как кто-нибудь обращался к отцу и матери «герцог», «герцогиня», «ваша светлость», Роза нахально подмигивала Равене:

– Это уж точно, над титулами в Америке потешаются.

И правда, было над чем посмеяться – Равене и самой казалось, что в Соединенных Штатах внимания этим самым титулам уделяется больше, чем на Британских островах и в Европе. Единственное отличие состояло в том, что здесь в почете были военные звания, а не дворянские титулы. Например, ни полковник Купер, ни полковник Тейлор в армии никогда не служили – звания у них были почетные. Кроме того, здесь на каждом шагу встречались «судьи» и «губернаторы», не говоря уж о «сенаторах». Примерно треть тех, к кому обращались «ваша честь», не занимали никаких должностей – ни в суде, ни в муниципалитете.

Первое появление Равены в отцовском поместье, которое герцог немедленно окрестил ее именем, представляло собою зрелище весьма впечатляющее. Свернув с главной дороги, экипаж проехал примерно полмили по аллее, над которой образовали сплошную арку вишневые деревья в полном цвету. Аллея вела к особняку – белой жемчужине на фоне зеленого бархата аккуратно подстриженной лужайки площадью в два акра; семена газонной травы были доставлены, как с гордостью пояснил Льюис Хастингс, с Бермудских островов.

– Чтобы поддерживать ее в таком состоянии, пятеро негритят трудятся не покладая рук семь дней в неделю, – сказал он.

Сам дом, как и одежда работников, поначалу Равене не понравился. Огромное приземистое строение четырехугольной формы и какой-то совершенно непонятной архитектуры. Весь фасад занимали окна и небольшие балконы на втором этаже. Над всем господствовала огромная крытая веранда, крышу которой поддерживали четыре большие колонны из тосканского мрамора. Такой колоннады в Европе Равене видеть не приходилось. И в духе того, что проявлялось в одежде и вообще во всем, что местный люд с благоговением называл «южной традицией», дом был выстроен из белого кирпича и светлой древесины.

Белое. Символ чистоты. Символ невинности.

Любимый цвет южных красавиц.

Белое. Слепой цвет, отсутствие цвета, ахроматическая часть спектра. Ленивая, сладкая эйфория праздных мечтателей. Южная аристократия, подобно своей европейской ровне, была избранной расой. Здесь веяло вечностью. Все, как есть, пребудет вовеки.

Нега. Изобилие. Над крыльцом и балконами вьются глициния и жимолость, цветут розовый мирт и белая магнолия, оживляющие, придающие особый колорит строгому поместью.

Весь штат прислуги вышел к главному входу встретить новых обитателей поместья. Хастингс повел герцога вдоль строя и, по мере того как он, одного за другим, четко представлял ему работников-негров – мужчин, женщин и детей, – Уайлдингу все больше казалось, что он вернулся на военную службу и устраивает смотр своему полку.

– Дэвис, кучер. – Неглупый на вид мужчина со светло-шоколадной кожей и седыми курчавыми волосами.

– Ленни, лакей. – Жилистый, долговязый малый, обнажающий в постоянной улыбке кривые зубы.

– Гордон, старший дворецкий. – Высокий, с прямыми плечами, важный мужчина в темной ливрее.

Вслед за ним – целая куча помощников и мальчиков на побегушках, все как один одеты в светлые куртки и темные брюки.

– Хэтти, кухарка. – Веселая толстушка с лицом черным как смоль, на голове что-то вроде большого клетчатого тюрбана. Равене Хэтти понравилась с первого взгляда, и, как впоследствии выяснилось, симпатия была взаимной.

– Бэрди, служанка. Естественно, она будет работать под присмотром вашей Розы. – Крохотная живая женщина, и имя ей очень подходит – ни дать ни взять птичка.[9]

Особого представления Уайлдингам удостоились двое белых из персонала. Один – Берт Макклауд, старший конюх, высокий мужчина с обветренным лицом, серо-стальными глазами и закрученными рыжими усами. Он так сильно растягивал слова, что понять его Равене было столь же трудно, как какого-нибудь ирландского крестьянина из самого глухого захолустья, разве что неторопливая речь оставляла достаточно времени, чтобы разобрать смысл фразы.

– У вас прекрасная конюшня, мистер Уайлдинг.

– Ваша светлость, – рявкнул Хастингс.

– Извините, сэр, то есть я хочу сказать – ваша светлость, – поспешно поправился Макклауд.

– Да нет, пусть будет «мистер», – смущенно пробормотал герцог.