Двое - Адель Паркс

– Как мальчик, а не управляемая гормонами и суевериями женщина. Ты же не хочешь быть управляемой гормонами и суевериями женщиной? – Я знала, что нужно говорить нет, даже до того, как посмотрела в словаре значение этих слов. Ничто из этого не было комплиментом. Слова вроде «красивая, рассудительная, умная» – вот это комплименты. Он не уточнял, каких женщин считает «управляемыми гормонами и суевериями». Не думаю, что он имел в виду свою новую жену, Элли. Скорее всего, он говорил о моей маме, хотя он никогда не говорил со мной о ней напрямую. Совсем никогда.

Однажды он сказал мне, что Элли «не суетится», и мне было очевидно, что для него это положительная вещь, так как он сказал это своим добрым, довольным тоном. Наверное, это правда, потому что она родила моего брата, Фредди, еще до свадьбы с отцом и сделала это так тихо, что об этом никто не знал, не считая, пожалуй, папы. Он, полагаю, знал. Просто не рассказал мне.

Фредди очень милый, хотя иногда слегка раздражает, когда не знает, что мне наскучила какая-то игра и просто хочет играть, «опять, пять, пять» звучит, как боевой клич. Его игры, конечно, не настоящие, ведь ему всего два. Ему нравится, чтобы его кружили на руках, отчего мои руки невыносимо болят через какое-то время. Ему нравится пинать мяч, хотя он совершенно не умеет целиться. И когда он в ванной, он любит, чтобы я выливала кружку воды ему на голову. Он считает это до смерти смешным. Но однажды он так сильно смеялся и дрыгал своими пухлыми ножками, что поскользнулся и ударился головой о раковину, и папа просто обезумел. Он так сильно злился. Он тогда навел суету, хотя я думаю, с мужчинами все по-другому. Если они суетятся, это не из-за гормонов, а потому, что они недовольны своими тупыми женами или дочерьми. Правда, Элли не суетилась, но она потом нормально со мной не разговаривала несколько дней, то и дело бросая на меня злые взгляды. Как делают иногда девочки в школе, когда приходишь не в тех джинсах.

У Элли, наверное, бушуют гормоны, потому что она опять беременна (скольких детей они планируют?!). Миссис Робертс, моя преподавательница естественных наук, сказала, что у беременных женщин много «гормональных изменений». Эта информация прозвучала на уроках полового воспитания. Я бы хотела, чтобы мы не проходили его в этом году. Мне очень стыдно, что у папы с Элли все время появляются дети, потому что все в моем классе знают, что они занимаются сексом, когда другие родители очевидно этого не делают. Мне бы хотелось иметь родителей, делающих те же вещи, что и родители других. Например, отчитывать меня за беспорядок в комнате, заказывать по воскресеньям китайскую еду и жаловаться на стоимость школьных поездок. Справедливости ради, мой отец все это делает, но также занимается сексом со своей новой женой. У него есть новая жена.

Живот Элли такой странный. Я не могу отвести от него глаз. Она очень худая во всех местах, но теперь носит эту гору перед собой. Но ей не нравится, когда я таращусь. Она говорит, что я ее «нервирую». Я это тоже проверила в словаре. Опять же, не комплимент. Она говорит, я странная. Я-то?! Это не у меня под свитером гимнастический мяч. Но я все же пытаюсь не попадаться, когда таращусь, потому что отец недоволен, если я расстраиваю Элли.

– Она очень хорошо к тебе относится, – говорит он все время. Словно его слова смогут сделать это правдой.

В зале ожидания есть киоск, продающий чай, кофе и завтраки спешащим в город на работу людям. Но столов нет, это место слишком маленькое. Людям приходится завтракать стоя или брать еду с собой в поезд и надеяться урвать место. Мой любимый завтрак – это бутерброд с беконом. Я обожаю запах теплого потрескивающего жира и жарящегося белого хлеба, он напоминает мне о завтраках, которые готовил мне дедушка в детстве. Обычно за стойкой женщина, но иногда – мужчина. Они из Тайваня. Я знаю, потому что слышала, как мужчина однажды сказал об этом клиенту. Я не знала, где Тайвань, и у меня заняло кучу времени найти его на папином глобусе. Большую часть одного воскресенья, но я не была против, потому что это какое-то занятие.

Пара тайваньцев ставит по радио станцию классической музыки, что, похоже, удивляет пассажиров, всегда выглядящих опешившими, когда вбирают звуки пианино и виолончели вместе с ароматами кофе и жареного хлеба. Это уж точно разнообразие, потому что большинство кафе и магазинов включают только поп-музыку. Мне нравится классическая музыка, потому что она тоже напоминает мне о дедушке, хранившем старые пластинки давно умерших композиторов. Я помню, что он называл их имена – Бетховен, Бах и Шопен – но я не очень различаю, где кто. Мой дедушка умер, когда мне было восемь, что очень грустно. Если бы он был еще жив, думаю, я знала бы, какие произведения писал каждый композитор, и, может, я бы даже не сидела в этой комнате ожидания. Я бы была с ним, вероятнее всего. В его чудесной, теплой гостиной, где было слишком много мебели для ее скромного размера, но зато там всегда пахло солнечным светом и лаком. Приятно.

Очевидно, его смерть расстроила маму больше, чем меня, потому что хоть он был моим дедушкой, он был ее папой, а папы важнее дедушек. Мой отец сказал, что мама чересчур горевала, и это неуважение к памяти дедушки, потому что ему нравилось видеть людей счастливыми и он не хотел бы, чтобы мы плакали. Я не знаю, но я пыталась не плакать перед родителями, потому что каждого это по-разному огорчало. Из-за того, что моя мама так много плакала, он подружился с Элли. Он объяснял, что это не его вина.

Думаю, я пошла в дедушку, потому что мне тоже нравится видеть людей счастливыми. Я считаю себя человеком, который счастлив, когда остальные счастливы. Не вижу в этом ничего плохого.

Залы ожидания – неспокойные места; люди в них всегда какие-то дерганые. Полагаю, они беспокоятся, что пропустят свой поезд. Я знаю, что я беспокоюсь, но не о том, что поезд опоздает, а что, если его отменят? Что мне тогда делать? Куда идти? Но мне все равно нравится это место. Здесь я чувствую себя в безопасности, не в одном и не в другом месте, просто там, где я могу быть собой. Сегодня дождливо, поэтому плиточный пол усеивают лужицы