Кружевное убийство - Людмила Мартова

– И ты спрятала. – Тата вдруг снова усмехнулась. Ничему не научились ее бывшие подружки за прошедшие годы! Совсем ничему.

– Да, – Дуся понизила голос до шепота. – На печи сховала в коробке со всяким тряпьем да лоскутами кружев. Сыну и внуку они без надобности, никто бы не заметил. Там крест и лежал три года. Я даже думать про него боялась.

– И почему вдруг подумала?

– Тата, я случайно узнала, что Пелагею убили.

– Что-о-о-о-о?

Услышать такое Тата была совершенно точно не готова. Подумать только! Палашка… Красивая, надменная, капризная, залюбленная отцом, жадная баловница судьбы Пелагея, много лет назад подбившая Дусю на подлость и в конце жизни получившая за это по заслугам. Не принес ей счастья проклятый крест.

– Мы не общались все это время, – опустила голову Дуся. – Не ровня я была Пелагее. У них семья зажиточная, а мы кто? Босяки. Так, иногда на улице сталкивались, здоровались, а уж после того, как она мне крест принесла и спрятать велела, вообще не виделись. О том, что нет Пелагеи в живых, я случайно узнала, когда к ним в дом пришла.

– Дуся, – рассердилась вдруг на бывшую подружку Тата. Ей отчего-то было зябко и жутко, как в детстве, когда, забравшись на сеновал, подружки рассказывали друг другу страшные истории, – ты можешь понятно рассказывать, а то скачешь с одного на другое, я никак в толк взять не могу, что случилось?

Дуся вздохнула и будто стала еще старше. Лицо ее прорезали такие глубокие морщины, словно перед Татой сидела совсем старуха.

– Налей мне все же чаю, – попросила она. – На сухое горло тяжело рассказывать, мочи нет весь этот ужас вспоминать.

Тата видела, что Дуся действительно напугана и устала от своего страха. Что ж, хоть вся эта история и не имеет к ней никакого отношения с поры того давнего предательства, отказать подруге детства в стакане чая и разговоре она не сможет. Не по-человечески это, не по-христиански. Она налила в стакан недавно вскипяченного для внучки чаю, поставила его в железный подстаканник, достала из буфета плетенку с сухарями, наложила в маленькое блюдце свежего, только с утра сваренного клубничного варенья, того самого, пенки с которого доедала сейчас на крыльце Машенька, и пододвинула к сгорбившейся на табуретке Дусе.

– На, пей и ешь. И рассказывай. Только по порядку.

Дуся взяла стакан, хотя пальцы у нее дрожали так сильно, что того и гляди, плеснет кипятку на колени. Она сделала маленький глоток, потом второй, не взглянув ни на варенье, ни на сухари, вздохнула еще раз и начала рассказывать.

Где-то три дня назад она вдруг заметила, что за их домом следят. Какой-то незнакомый мужчина лет сорока отирался у забора, периодически заглядывал то во двор, то в окна, как будто выжидая момент, когда никого не останется дома. Более того, когда Дуся отправилась на рынок за творогом, он, пусть и на почтительном расстоянии, последовал за ней, напугав до полусмерти.

Когда мужчина очутился на своем наблюдательном посту и на второй день, Дуся испугалась по-настоящему. Именно в этот момент она вспомнила про крест, отданный ей на хранение Пелагеей, и, понимая немалую его цену, решила унести реликвию от греха подальше, вернуть Палашке. Дождавшись, пока сын и внук уйдут из дома, а невестка отлучится во двор, Дуся достала из коробки с рукоделием драгоценную вещь, замотала в тряпицу, спрятала в карман, выскочила на улицу и поспешила к дому, где жила семья Пелагеи.

Дома она застала лишь ее мужа. Пьяный в дымину, с заплаканными красными глазами, он мычал что-то нечленораздельное, да так смутно, что Дуся не могла разобрать ни слова. Лишь с третьей попытки ей удалось понять, что неделю назад на Пелагею напали. Ворвавшийся в дом злоумышленник привязал ее к стулу и, похоже, пытал. По крайней мере, на теле несчастной потом обнаружили множество ножевых порезов. Умерла она от потери крови – к тому моменту, как домой вернулись другие члены семьи, все уже было кончено.

– Этот преступник взял что-то ценное? – замерев от ужаса, спросила Дуся у Палашкиного мужа.

Оказалось, что нет. Ни украшения Пелагеи, до которых та была весьма охоча, ни хранившиеся в сундуке деньги, ни икона в серебряном окладе не пропали, хотя все в доме было перевернуто вверх дном. Преступник будто искал что-то конкретное, а не найдя, начал выпытывать у несчастной женщины только ей известную тайну.

Муж Пелагеи понятия не имел, что именно у них искали, но Дуся, дрожащая и испуганная, точно знала ответ на этот вопрос – родовой фамильный крест, много лет назад прихваченный юными плетеями с комода в прихожей канцеляриста уездного суда Петра Степановича Брянцева. Домой она вернулась ни жива ни мертва на плохо слушающихся ногах. И всю дорогу за ней, даже особо не скрываясь, следовал тот самый неизвестный мужчина.

– Это каторжник, Тата, – сказала Дуся, бешено вращая белками глаз. В этот момент она была похожа на припадочную. – Воистину тебе говорю – каторжник. Я уверена: Палашка не выдержала издевательств, рассказала, что крест у меня, и теперь он пришел за ним. Он меня убьет, Тата, так же, как Палашку.

– А ко мне ты притащилась, да еще и крест с собой принесла, чтобы еще и мою семью под удар подвести? – Тата вдруг рассердилась еще больше. Погибшую дурочку Пелагею ей было жаль, да и напуганную Дусю тоже – почти до слез, но во дворе играла внучка, которая уж точно не виновата в страстях, приключившихся много лет назад по глупости.

– Что ты, Татка, – Дуся так разволновалась, что назвала подругу, как в далеком детстве, – нешто я не понимаю. Я как решение приняла к тебе прибечь, так сразу все спланировала. Я из дома в пять утра ушла, никого на улице в тот момент не было. Сыну сказала, что мне в деревню съездить надо, тетку проведать, он и спрашивать больше ничего не стал. А я через заднюю калитку выскочила, другой улицей прошла и в церкви спряталась. Батюшке сказала, что беда у меня и надо мне в храме побыть. Дождалась службы, отстояла ее, а уж потом со всей толпой вышла да к тебе побегла. Так что ни одна живая душа меня не видела. Никто не знает, что мы знакомы. Мы ж с тобой, почитай, сорок лет не виделись, так что крест этот проклятый никто у тебя искать не будет. А я даже под пытками про тебя ничего не скажу.

В подобное обещание Тата ни капельки не верила, но и бояться заранее было не в ее характере. Рассказ бывшей подружки напоминал криминальную историю в дешевом газетном листке, и Тата не была до конца уверена, что Дуся ее не придумала. Выглядела она наполовину безумной. Вдруг все эти страсти – плод ее больной фантазии, а смерть несчастной Палашки произошла по какой-то естественной причине, например, болезни? В их возрасте – обычное дело.

Кроме того, в рассказе Дуси было что-то странное, неправильное, и Тата отчаянно пыталась уловить, что именно. Ах, ну да, конечно!

– Послушай, Дуся, – сказала она осторожно, – ты говоришь, что каторжник приходил к Пелагее три года назад, пытался ее задушить и узнать, где крест? Но ему помешали и сдали в полицию?

– Да.

– Хорошо. Вспомни, на момент убийства в 1857-м это был мужчина лет тридцати – тридцати пяти, так?