По ту сторону леса - Сана Расуль

за мной широко раскрытыми, полными любопытства глазами. Я достаю из кармана старую конфету и шуршу обёрткой так громко, как только могу, подманивая кошку, но та не трогается с места.

– Я постараюсь отвлекать её достаточно долго, чтобы ты успел схватить её сзади, – говорю я другу.

– Прости, что? – давится воздухом тот.

– Тогда сам отвлекай, а я пройду за деревьями и постараюсь ухватить за ошейник со спины.

Кошка громко шипит.

– Как думаешь, она нас понимает? – шепчет Тимми.

Я не отвечаю, медленно отступая назад, пока не скрываюсь за деревьями. Оказавшись среди более густой поросли, я пробираюсь к противоположному концу озера, где мечется из стороны в сторону кошачий хвост. Тимми вдалеке бормочет кошке что-то неразборчивое. Та шипит в ответ.

Я с любопытством слежу за ними: с того места, где я стою, кажется, будто они разговаривают. Кошка по-прежнему остаётся спиной ко мне, и это хороший знак. Глубоко вздохнув, я на цыпочках подхожу к ней так бесшумно, как только могу, но, когда до ошейника остаются считаные дюймы, кошка внезапно разворачивается и бросается на меня.

– ААААУУУУ! – Мне удаётся не подпускать кошку к лицу, но до рук и ног её когти дотягиваются. – Тимми! Помоги! УБЕРИ ЕЁ!

Тимми срывается с места, но замирает, подбежав к нам. Кошка продолжает бушевать, хотя я стараюсь крепко держать её за живот, не обращая внимания на превратившуюся в лохмотья одежду.

– Помоги мне снять ошейник! Тимми!

– Я не могу, – шепчет он.

– Ещё как можешь! Просто сделай это, прошу! Мне очень больно.

Кошачья слюна капает мне на переносицу.

– ФУУУУУУУУУ! – Я подавляю рвотный позыв. Тимми всё ещё колеблется, пока кошка извивается у меня в руках. – Быстрее, снимай его, ну!

Тимми наконец тянется к ошейнику и возится с ним, пока тот не становится достаточно свободным, чтобы можно было его снять. Когда друг торжествующе поднимает ошейник в воздух, я отпускаю кошку и перекатываюсь на бок, прикрывая лицо руками.

Зверёк кидается на Тимми, но тут лес начинает яростно трястись. Земля у нас под ногами приходит в движение, а деревья отбрасывают на озеро мрачные тени. По воздуху разносится низкий громогласный рёв. Кошка убегает прочь, оставляя нас с Тимми отчаянно цепляться друг за друга. Пока Человек из Веток даёт волю своему гневу, я опускаю взгляд на ошейник, который держу в ладони.

– Надо уничтожить его прямо сейчас. Это единственный способ спасти всех и остановить Человека из Веток, чтобы он перестал меня преследовать! – кричу я. Стоит мне произнести это вслух, как моё внимание привлекает плеск со стороны озера.

– Что это? – спрашиваю я, повернув голову.

Мы молча впиваемся взглядами в воду. Я слышу, как Тимми сглатывает слюну, когда на поверхность всплывает полчище жаб, лягушек и чешуйчатых саламандр. Они прыгают и ползут в нашу сторону, а лес продолжает содрогаться, возвращаясь к жизни.

Глава восемнадцатая. Несокрушимый

Мы в панике несёмся по лесу.

– Куда мы бежим? – выкрикивает Тимми.

– Ко мне домой, – откликаюсь я, перекрикивая собственное хриплое дыхание и бросаясь то туда, то сюда со скоростью света.

Я уже неплохо изучил дорогу через лес. Я перепрыгиваю упавшее полено и покрепче прижимаю ошейник к груди, защищая его от леса и от Человека из Веток. Этот камень – наш единственный шанс успеть разобраться с чудовищем вовремя.

– Быстрее! – командует Тимми из-за спины. – Я слышу что-то позади нас!

Я заставляю ноги двигаться быстрее, пока почти не перестаю их чувствовать. Чаща наполняется голосами животных, и я понимаю: пока мы не доберёмся до дома, останавливаться нельзя. Тимми бежит рядом со мной; на его лице написана сосредоточенная решимость. Я едва не валюсь на землю от облегчения, заприметив вдали зелёную дверь, но радуюсь я рано: громкий рык заставляет меня замереть на месте.

– Где тебя носило?! – орёт папа откуда-то от крыльца. Лицо у него напоминает розовый шарик, который вот-вот лопнет. – Ты же должен был играть в футбол у Тимми дома. Я везде тебя обыскался!

– Прости, – бормочу я себе под нос, стараясь вдохнуть как можно больше кислорода.

– Ну? Где ты был и почему так сильно вспотел? Что у тебя с одеждой?

– Мы играли в прятки, – выдыхаю я, усаживаясь на землю, чтобы перестать шататься.

– Я сходил по тому адресу, который оставил нам Тимми, но это место давно заброшено. Там стоит знак «Продаётся». Если вы двое пытаетесь нас разыграть, то пора с этим заканчивать. Таегешти?[25]

Когда папа переходит с английского на курдский, это значит одно: меня ожидает настоящая буря.

– Подожди, что? В смысле «заброшено»? – нахмуриваюсь я, заставляя себя снова встать на ноги.

– Что с телефоном, который мы тебе дали? Мы звонили тебе сотню раз.

– Он тут, у меня в… – сунув руки в карманы, я ругаюсь себе под нос. – Я… наверно, он выпал, когда…

– У тебя большие неприятности, Ари! – кричит папа.

Я жалко, с запинками пытаюсь выдавить ответ, но папины глаза продолжают гневно щуриться, пока не начинают выглядеть почти как складки кожи.

– Мы с Тимми просто играли, да ведь?

– С кем ты разговариваешь? – Папа смотрит на меня так, будто я сошёл с ума.

– Тим… – начинаю я, но умолкаю, заметив, что друга нигде не видно. Наверняка он сбежал, едва завидев папу! Вот трус!

– Он был здесь всего секунду назад… – бормочу я.

– Я правда тебя не понимаю. Как мы с твоей мамой должны тебе доверять, когда ты раз за разом устраиваешь такие глупые выходки?

Тишина тянется до бесконечности. Было бы неплохо, останься Тимми рядом: с его поддержкой я бы не так боялся предстать перед мощью папиного гнева. Мне-то казалось, друзья затем и нужны – чтобы попадать в неприятности вместе.

– Больше ты к лесу ни на шаг не подойдёшь.

– Но…

– Никаких «но», Ари»! – папа подгоняет меня домой. – Что у тебя тут?

Меня так поразило папино появление, что я совсем позабыл про кошачий ошейник с зачарованным кусочком камня, который Скиннер Лич украл много лет назад.

– Я нашёл его возле озера, – выбираю я самое краткое объяснение и надеюсь на лучшее.

Папа только нетерпеливо смотрит на меня, ожидая продолжения.

– Я хотел сфотографировать ошейник и развесить объявления, вдруг он принадлежит чьему-нибудь питомцу.

Не знаю, верит ли мне папа, но из его взгляда наконец пропадает обвинение. А вот разочарование всё ещё чувствуется, даже говорить ничего не нужно: выдают шаркающая походка и сгорбленные плечи. Ну и вздохи, в которых так и слышится: «Поверить не могу, что мой сын настолько глуп», время от времени, хотя