Россия в годы Первой мировой войны. Экономическое положение, социальные процессы, политический кризис - Ю. Петров

Даже эсеры начали ужасаться «достижениям» аграрной революции. Газета «Земля и воля» подробно описала злоключения Р.Д. Семенова-Тян-Шанского, внука знаменитого географа. Этого «почти толстовца», самостоятельно возделывавшего 20 десятин земли, крестьяне на глазах семьи вытащили из дома, «потащили с шумом, гамом и песнями, избивали, хотели даже убить». От расправы его спас местный священник. Причиной крестьянского неистовства была попытка «помещика» выставить свою кандидатуру на выборах в уездное земство. Инициировал эту расправу его конкурент на выборах некий В.И. Чванкин, человек с уголовным прошлым, возглавивший уездный Совет в Данкове. Он же засадил Семенова в тюрьму, а тем временем имение его было разграблено. Правда, через несколько дней справедливость вроде бы восторжествовала — в тюрьме оказался уже Чванкин со своими подручными.

Однако злоключения Семенова на этом не закончились. 19 октября его тяжело ранили выстрелом с улицы в освещенное окно. Возможной причиной покушения было то, что он отправился посмотреть, как крестьяне «трех деревень» дружно рубили его лес. В стихии «черного передела» Семенов-Тян-Шанский выжил — для того, чтобы умереть от голода в Москве в ноябре 1919 г.

Деревня по-своему использовала политические «достижения» городской культуры. Дабы завладеть землей помещиков, их объявляли «монархистами». Весьма активно в борьбе против землевладельцев использовалась и «антибуржуйская» фразеология. Действовали, «невзирая на лица». Когда в октябре в Уфимской губернии благочинный выступил против подстрекательской брошюры «Новая нагорная проповедь», крестьянский Совет решил его арестовать. Охотно внимали демагогам. После того как в той же губернии в первой половине декабря священник Несчастливцев (очевидно, из «красных попов») произнес в проповеди слова «о допустимости грабежей в настоящее время», крестьяне словно в насмешку сразу принялись громить хуторянина.

Показателен беспрецедентный рост акций «воровского» характера. В сентябре 1917 г. в Муромском уезде крестьяне на сельском сходе приняли (явно не без подсказки агитаторов) характерную резолюцию: «Население наше, переносившее без ропота все тяготы войны, не может хладнокровно смотреть, как будут помирать его дети голодной смертью и принуждено будет голодом или отнимать хлеб у крестьянина, имеющего посевы, или силой снимать хлеб с мимоидущих пароходов и баржей…» Хотя в деревню отправлялись также агитаторы внепартийной, общедемократической окраски, их влияния на крестьянскую массу не было заметно. Характерно, что кое-где крестьяне не ограничивались захватами земель и смещением местных властей, а начали громить избирательные участки и разгонять комиссии по проведению земских выборов.

На Смоленщине в июне крестьяне принялись прибирать к рукам помещичьи угодья, собирались делить их землю и скот; в июле с помощью солдат приступили к грабежу имений и захвату земли, принимая попутно резолюции об отмене частной собственности на землю. Дело дошло до вооруженных столкновений с помещиками. Порой эти действия санкционировались волостными комитетами, но чаще крестьяне обходились без всяких «правовых» санкций. Помещики, со своей стороны, создавали организации для противодействия земельным захватам. Но политическая ситуация в сельских низах оставалась достаточно неопределенной. Некоторые крестьянские Советы протестовали против удаления из правительства Чернова, но тут же требовали «положить предел провокации Ленина».

В августе, помимо прежних захватов, крестьяне принялись смещать милицию и назначать своих милиционеров, а помещиков — сажать в тюрьму и убивать. В сентябре губернский комиссар уже требовал «воинской помощи» для предотвращения «самовольного захвата лесных угодий». При этом крестьяне на выборах в волостное земство отдавали голоса «купцам и прасолам (торговцы скотом. — В. Б.), смотря на этих лиц как на благодетелей по разрешению продовольственного вопроса». 9 сентября члены Смоленского землячества в Петрограде призвали своих земляков помочь бедствующим крестьянам губернии. Причиной приближающегося голода они называли недостаточный подвоз хлеба. В городах губернии была установлена норма отпуска хлеба: не более 30 фунтов муки в месяц на мужчину, занятого физическим трудом. В конце сентября крестьянские съезды стали принимать большевистские резолюции и срывать выборы в волостное земство. 16 октября губернский комиссар сообщал, что дело дошло уже до «поголовного истребления лесов». МВД, в свою очередь, запрашивало военных о возможности присылки в губернию кавалерийских частей. Не удивительно, что в местных Советах стали преобладать большевики.

В Сибири продовольственный вопрос не стоял. Здесь крестьяне избавлялись от «плохого» начальства, «несправедливых» судей, «негодных» священников и «бесполезных» монастырей, запрещали вывоз хлеба из своих волостей и уездов, захватывали и делили землю и угодья, не делая разницы между государственными и частными владениями, враждовали между собой и казаками. Соответственно крестьянским нуждам избирались и переизбирались земства, земельные и крестьянские комитеты. Шла борьба за влияние в местных Советах, где эсеры соперничали с набирающими силу большевиками. При этом на уровне волостных комитетов земельными захватами первоначально руководили зажиточные хозяева, а со временем на сельских сходах стали заправлять не менее авторитетные и «бывалые» солдаты.

Для сибирской деревни в гораздо большей степени, чем в Европейской России, было характерно безразличие к политическим партиям. Вместе с тем низкий уровень политической культуры провоцировал острые проявления правового нигилизма и экстремизма. Сказывалась и большая, нежели в центре страны, «нерасторопность» властей по части решения насущных вопросов и наведения порядка. С другой стороны, сибирские крестьяне привыкли к более самостоятельному решению мирских проблем. Как и в других регионах, было заметно нарастание большевистского влияния через солдат.

Именно солдаты повсеместно провоцировали самоуправство в деревне. Так, 20 июня из Яренска Вологодской губернии сообщали, что возвращающиеся с фронта солдаты считают, что волостные комитеты «избраны неправильно». Использовались и более впечатляющие средства агитации. Некий И.Я. Гарькин, крестьянин с. Черенцовки Пензенского уезда, 18 июля публично заявлял: «…Дураки вы, воюете, воткнули бы штык в землю и ушли… может быть, при Вильгельме нам будет жить лучше, Германия давно готова была дать нам мир без аннексий и контрибуций, да буржуазист Керенский этого не хочет». В ходе заседания волостного комитета он утверждал, что «Керенский — буржуй, и Временное правительство состоит из тех же буржуев…», что Керенский «ведет крестьянство к погибели».

Эпизодически крестьянами высказывались радикальные политические требования. 30 августа общее собрание д. Усть-Погромная выразило недоверие Временному правительству и указало, что власть должна принадлежать Совету солдатских, рабочих и крестьянских депутатов, 8–12 сентября аналогичное требование прозвучало на II уездном крестьянском съезде в Новониколаевске, 18 сентября подобную резолюцию принял уездный съезд Советов в Бийске. По сути дела крестьяне «перебирали» возможные варианты власти соответственно текущим практическим нуждам.

Так, сообщали, что некоторые крестьяне Ржевского уезда Тверской губернии в начале сентября «по некоторым вопросам рассуждают как ярые черносотенцы, а по иным вопросам рассуждают как большевики и даже сверхбольшевики». Некоторые из них заявляли: «Мы сами больше большевиков». Сообщали, что «по деревням идет сильная… агитация под специально ржевским (т. е. использованном в г. Ржеве. — В. Б.) большевистским лозунгом “Всех долой, солдат домой, сахару по-старому”». В связи с нарастанием продовольственных трудностей крестьяне рассуждали просто: «Никого… не признавать, никому ничего не давать, землю и имущество у буржуев отнимать». Под последними крестьяне подразумевали и сельскую интеллигенцию.