Никогда_не... - Таня Танич

— Шо, нравится? — вопрос Гордея Архиповича возвращает меня в реальность.

— О… очень, — я так долго молчала, разглядывая фотографию, что приходится прокашляться, прочищая горло. — Это какое-то волшебство.

— А ты представь, шо со мною стало, когда ее в перший раз побачив. Ларочка у нас тут такого шороху навела, весь хутор на дыбы встав, когда только приехала. Думав, поубиваем один одного! — он добродушно смеётся. — Все хлопцы, як петухи через неё бились, нас и в комитет комсомола вызывали, й песочили за хулиганство. Та куда там. Як подурилы— то клумбу за клубом обнесем, шоб букет ей на подоконнике оставить, то сад колгоспный обчистим — абрикосы, яблука, сливы — корзинами ей таскали. Другого она не брала. Цветы и фрукты, от это только любила.

Теплота в его голосе такая настоящая, такая непритворная, как будто он говорит не о далеком прошлом, а о чём-то случившемся совсем недавно и закончившемся очень хорошо — это заставляет мое волнение всколыхнуться с новой силой. Ведь не было в этой истории хэппи-энда, я же знаю. Я никогда не слышала о Ларочке ни в одной семейной истории, ни в одной байке — ее имя было как будто вычеркнуто из семейной летописи. А значит, ушла она из жизни Гордея Архиповича, возможно, не самым лучшим образом, может быть, даже сбежала. Уж слишком диковинно она смотрится на хуторе — некоторые люди и некоторые места не сочетаются так категорически, что на стоит даже надеяться на то, что они свыкнутся.

Тропические пальмы не приживаются в тайге, а экзотические птицы не летают в наших дворах вместо привычных воробьев и голубей.

— А кем она была? Актрисой? — выбалтываю я первое, что приходит на ум. Почему-то это первая ассоциация, которая возникает у меня с образом Ларочки — светская дива, заглянувшая сюда случайно и свёвшая с ума весь хутор одним движением ресниц.

— Тю, яка ще актриса, Поля? Ну, ты шо… — тут же обламывает мои возвышенные мечтания Гордей Архипович. — Вчителька она. Прислали по распределению. Домоводство и всякие там шуры-муры для девчат.

— Да вы что? — не могу не удивиться я такому промаху. Почему-то всегда, когда дело касается этой семьи, я со своими догадками и хвалёной проницательностью попадаю пальцем в небо. Я ещё помню, какие догадки строила о работе Артура, тут хоть обошлось без таких проколов.

— Ага. На пивтора года, на практику. Думала, попрацюе тут у нас трошки и вернётся назад, в свою столицу, устоится в городскую важную школу. Та як бы не так, — довольно хмыкнув, Гордей Архипович поглаживает ус и протягивает мне новую фотографию: Ларочка в окружении стайки школьниц в старомодных, невероятно импозантных фартуках с длинными, струящимися с плеч крылышками-оборками, напоминающими пелерины. Вся компания расположилась в школьном кабинете, оформленом скорее не под класс, а под какую-то уютную мини-гостиную. Обои в цветочек, милые картинки на стенах, девочки сидят за круглым столом, на котором стоит полный сервиз на шесть персон, включая сливочник и очаровательную маленькую сахарницу, и церемонно пьют чай из чашек с блюдцами. Картинка, напоминающая пансионные посиделки, а не советскую школу 50-х/60-х годов.

— А что это за год? — задаю, наконец, интересующий меня вопрос. — И это… это точно у нас, здесь? У девочек что-то форма какая-то… непривычная. Вот эти фартуки… Где их можно достать? Гордей Архипович, это какая-то из города фотография, вы меня за нос водите!

— Год тут пятьдесят девятый, — не моргнув глазом, отвечает Гордей Архипович. — А помнится — наче вчера… Не, Полинка, не брешу ни слова, — хозяин поместья явно рассчитывал на такую реакцию, поэтому снова довольно хмыкает. — Це все у нас, у нашей старой школе, она потом сгорила, так новую пришлось строить всем селом. От это у них… — он на секунду возвращает фотографию себе, всматриваясь в неё слегка сощурившись, а я только сейчас замечаю, что хозяин не пользуется очками для борьбы с возрастной дальнозоркостью. А значит, зрение у него по-прежнему острое — равно как и ум, в чем сомневаться не приходится.

— Це они в старом классе у Ларочки. У неё была пристроечка специальная, там и машинки для шитья стояли, й оверлок, и печка була… ну як печка… газовая конфорка — так я с неё печку сделав, шоб готувать девчата учились. Столы були, посуд… Шо вже морщишься, шо не так?

— Девчата… готовить, — не могу сдержаться я. — А мальчиков что, не учили этому? Или девочки готовили, а мальчики ели? Хорошо устроились, ничего не скажешь. То есть, если ты девочка, то всегда любишь готовить? Что за дурацкое разделение?

— Шо, не любишь хозяйничать? — грозно прерывает меня Гордей Архипович, но в его глазах пляшут такие смешливые искорки, что я вижу — его возмущение напускное.

— Честно — нет. Нет, вы не думайте, я совсем не фыркаю на домоводство, — понимаю, что только что очень нелестно выразилась о сфере деятельности его любимой женщины. — Но просто… это же несправедливо — раз ты девочка, так иди и готовь! А что если девочка не хочет? А какой-то мальчик — наоборот, хочет? Просто каждый должен выбирать, что делать по желанию, а не из-за того, девочка он или мальчик… Вот так.

— Та поняв я, поняв тебе. Не петушись. Ларочка тоже страх як не любила куховарить — весело, так? Але в школе на неё за такое никто й не ругався, хоча и было за шо. Представь — им надо гуляш чи кулебяку по программе сдавать, а они сидять, салфеточки разложили, чай с чайничка у чашечку красиво переливають, и лясы точат про моду та про песни, та по кино, — теперь уже в голос смеётся Гордей Архипович. — От ты за фартуки сказала — шо гарные дуже. Так это Ларочка сама их шила, отбою не було от желающих поносить. А выкройку с якого-то там журнала достала, чи то польский, чи з Прибалтики, не помню. Она шить страх любила, одевала своих девчат, як кукол, и вечно им то посиделки, то церемонии придумывала. И они ее за это страх як любили. Та й не только они.

Повисает неловкая пауза — на пару минут Гордей Архипович словно забывает обо мне, о том где и в каком времени находится и его взгляд теряет остроту. Теперь он смотрит не на меня, а в глубину тех дней, которые давно ушли и увели с собой всех, кто навсегда остался молодым и прекрасным на старых фотографиях.

— А она… Ваша Ларочка… У неё своё ателье было? Она фартуки и платья на продажу шила? Очень жаль, что только хутором ее модели ограничились. Они такие… изящные, вся страна такое носить могла бы, — спрашиваю я первое, что приходит в голову, лишь бы вывести хозяина их этой странной отрешённости. Слишком дико видеть всегда конкретного и собранного Гордея Архиповича в таком сомнамбулическом состоянии.

— Шо? На продажу? Та ты сдурила! — с готовностью хватается за соломинку, ведущую в день сегодняшний, дед Артура. — Це ж фарцовка, Поля! Подсудне дело! Та й Лара не такая була. Ей те гроши не треба, ей бы шить и наряжать кого-то… чи самой наряжаться. Только в нас тогда не все можно было в люди надевать, сама понимаешь — и щас тут все кости тебе перемоют, а тогда тем паче. Времена другие, й мода считалась чимось таким… Пережитком буржуазии! А в Ларочки прям страсть была — як придумае шото, выкройку нарисуе, и давай кроить та шить. А потом — дома показуе. Я на отэти ее показы моды всегда очи таращив як пацан, перший раз кино побачивший. Гордей, казала она, ты понимаешь, шо это такое? Шо за костюм та за эпоха? А мне все одно было, хоч в мешок ее выряди — лишь бы она.