Военная разведка Японии против России. Противостояние спецслужб на Дальнем Востоке. 1874-1922 - Александр Геннадьевич Зорихин

«Экономика», «Финансы», «Монголия», «Текущие вопросы», «Разное». Чаще всего данные приводились в обезличенном виде и начинались стандартными фразами «по сведениям нашего резидента в Иркутске», «согласно донесению агента в Харбине» и т. п. При необходимости указывался первоисточник – фамилия (должность) чиновника или наименование официального печатного органа.

Активная деятельность разведки объединения, и в первую очередь центра Мориты, привлекла внимание китайского правительства. В декабре 1910 г. оно потребовало от японских властей немедленного прекращения его работы, поскольку созданная Моритой организация являлась тайным филиалом генерал-губернаторства и занималась агентурной и топографической разведкой в Монголии и провинции Цзилинь через действовавшую там под видом путешественников японскую агентуру. Хотя Токио отрицал разведывательный характер работы Мориты, в декабре 1910 г. его сменил полковник Михара Тацудзи, который перед назначением в Чанчунь в течение года изучал постановку военного дела во Франции, Великобритании, Германии и России277.

Морита позднее выполнял задания Генштаба в Сыпине, а в сентябре 1912 г. был вновь прикомандирован к генерал-губернаторству и назначен его резидентом в Мукдене. В декабре 1913 г. в его подчинение перешел работавший там же резидент Генштаба подполковник Сато Ясуносукэ278.

Вспыхнувшая в Китае 10 октября 1911 г. Синьхайская революция внесла существенные коррективы в деятельность разведывательных органов генерал-губернаторства, основные усилия которых были перенацелены на сбор информации о военно-политической обстановке в этой стране. В сентябре 1912 г. начальник Разведуправления генерал-лейтенант Уцуномия Таро отмечал в своем дневнике, что генерал-губернаторство фактически превратилось в центр японской разведывательной деятельности в Маньчжурии и Внешней Монголии279.

Разведывательные органы Корейской гарнизонной армии располагали в 1907–1910 гг. шестью резидентурами в Приморье и Северной Маньчжурии, получая информацию от коммерсанта из Новокиевского Аоки Киити, осевшего в Никольск-Уссурийском в качестве предпринимателя военного переводчика Накамура Сахати, имевшего аналогичное прикрытие во Владивостоке военного переводчика Ямада Кёдзи, аптекаря из Владивостока Мисима Айносукэ, коммерсанта из Имана Хаттори Томидзо, главы японской общины Хабаровска Татикава Дзингоро и сотрудника харбинского консульства Синто Синтаро. Кроме того, в Приморье, Приамурье и Северную Маньчжурию систематически выезжали офицеры разведки и агентура объединения для наблюдения за гарнизонами Владивостока, Барабаша, Никольск-Уссурийского, Новокиевского, Хабаровска, Маньчжурии, организациями корейских повстанцев в Новокиевском, линиями Китайско-Восточной и Уссурийской железных дорог, за продовольственными, армейскими складами и гидротехническими сооружениями280.

Разведка армии активно использовала жителей Кореи из числа лиц, имевших родственников и друзей на приграничной российской территории. Перед заброской в Приморье с ними отрабатывались легенды прикрытия и обговаривались способы связи, давались явки к уже действовавшим агентам и выделялись необходимые денежные средства. В мае 1913 г. капитаны Утияма Камэкити и Танака Торо вывели в Южно-Уссурийский край под видом растратившего 2000 рублей переводчика гарнизона в Нанаме агента Мун Енхуна. Перейдя границу, Мун оформил в полицейском участке Новокиевского паспорт на имя Мун Нынхо и легализовался у своего родственника в Никольск-Уссурийском Мун Чанбома, также работавшего на Корейскую армию. Спустя месяц агент поселился на квартире у резидента Накамура Сахати, объясняя свое пребывание у него изучением русского языка, которым японец владел в совершенстве. В 1914 г. Мун покинул Приморье и совершил поездку по маршруту Никольск-Уссурийский – Хабаровск – Николаевск-на-Амуре, останавливаясь на квартирах проживавших там японцев и корейцев281.

Тактика использования разведкой в качестве агентов корейцев и китайцев целиком оправдалась: как отмечал 17 декабря 1908 г. в письме к председателю Совета министров П.А. Столыпину приамурский генерал-губернатор П.Ф. Унтербергер, китайские и корейские наемные работники активно использовались на строительных работах частных и государственных подрядчиков по всему краю, имели доступ в закрытые для японцев районов, вели главным образом визуальную разведку и совершенно растворялись «в чуждой нам по языку, обычаям и вообще своей жизни массе соотечественников»282.

Стекавшаяся по разведывательным каналам в Сеул информация обрабатывалась и рассылалась в военное министерство, Генштаб, соседние объединения и соединения японской армии в виде специальных докладов и картографических материалов, отражавших военно-политическую обстановку на юге Приамурского края и в приграничных китайских провинциях. В декабре 1913 г. начальник штаба армии генерал-майор Татибана Коитиро отправил в Токио две карты с нанесенной на них дислокацией русских и китайских войск вдоль корейской границы и описанием мест размещения корейских мигрантов в Приамурском крае и Южной Маньчжурии, а в марте 1917 г. новый начальник штаба армии генерал-майор Сиродзу Аваси направил в военное министерство военно-топографические материалы и разведывательное описание Южно-Уссурийского края и уезда Хуньчунь283.

Вся поступавшая в Токио информация от армейских объединений, военных атташе, МИД, МВД и МГШ сопоставлялась и тщательно анализировалась. На ее основе 2-е управление регулярно готовило обзорные и сводные доклады о Российской империи. Объектом пристального внимания военной разведки с 1909 г. стало наращивание царским правительством группировки войск в азиатской части страны как следствие опасений Санкт-Петербурга по поводу недостаточной обороноспособности Дальнего Востока перед лицом возможного повторного нападения японцев: по данным ГУГШ, в 1908 г. общая численность войск Приамурского, Иркутского и Сибирского ВО, включая пограничную стражу, уступала по разным показателям одной только японской армии в два-три раза, а в случае возникновения одновременного конфликта с Токио и Пекином положение российской армии на востоке становилось в крайней степени затруднительным284.

Как и раньше, данные военной разведки Японии отличались высокой степенью достоверности. Наиболее полными сведениями она располагала о русских войсках в Северной Маньчжурии. Разведка управления сухопутных войск Квантунского генерал-губернаторства, в частности, готовила ежегодные сводные обзоры дислоцированной там пограничной стражи, в которых отражала динамику ее численности, проводимые командованием организационно-штатные мероприятия и мероприятия боевой подготовки. Так, в августе 1910 г. разведорганы объединения своевременно и в полном объеме вскрыли изменения в североманьчжурской группировке, произошедшие после реорганизации Заамурского округа весной того же года. Японская разведка, в частности, установила дислокацию и действительное наименование всех 3 отрядов округа, 6 пехотных, 6 кавалерийских полков, 6 пулеметных команд и 4 артиллерийских батарей, а также частей Заамурской железнодорожной бригады285.

Аналогичная картина наблюдалась и в отношении вооруженных сил нашей страны в целом, которые Разведуправление Генштаба Японии изучило в полном объеме. Например, 25 апреля 1914 г. оно разослало в правительственные учреждения секретный бюллетень № 55 «Боевое расписание сухопутных войск Российской империи», отражавший дислокацию и штатное расписание русской армии на начало года. В нем содержались подробные сведения о 12 военных округах и Области войска Донского с указанием нумерации и дислокации входивших в их состав армейских корпусов, дивизий, бригад и полков по родам войск, причем данные разведки целиком соответствовали действительности.

Таблица 5

Оценка 2-м управлением ГШ сухопутных войск Российской империи по состоянию на 1 января 1914 г. (в скобках – реальное положение)286