Пять минут прощания - Денис Драгунский

«Вот люди изобрели телеграф, паровоз, печатный станок, – спрашивал Лев Толстой, – а стали они от этого счастливее?»

Продолжу.

Вот вещи стали дешевле и доступнее. Старое мамино пальто и дедушкин костюм не перешивают, а кладут у помойки, для бомжей. Поехавшие колготы и порванные брюки – выбрасывают. Белье, опять же, покупают красивое и даже иногда очень фирменное.

Стали люди от этого счастливее?

Думаю, что все-таки да.

При прочих равных.

26 декабря 2010 года под утро приснился такой сон.

Вернее, два сна.

Первый сон

Молодые люди говорят на непонятном языке. Вроде английский, но слов не разобрать. Прислушиваюсь. Ух ты! Они говорят по-русски, но особым манером. Очень похоже на английский. Спрашиваю: «Извините, простите пожалуйста, у меня такой вопрос, вы так интересно говорите… Откуда вы?» (Я думаю, что это какой-то областной диалект.) Они смеются, объясняют – тут есть такие специальные курсы, учат вот так разговаривать. Вежливые молодые люди, все объясняют уже на нормальном русском. Говорят: «Хотите адрес?»

Нет, спасибо, не хочу.

Вижу рядом поэта Льва Рубинштейна. Он хихикает:

– Что, тебя не поняли?

– Да нет, – говорю, – поняли.

– Ну, это пока, – говорит он. – Скоро перестанут. Тебе осталось года три-четыре. Вот я старше тебя, и меня уже почти не понимают.

Лёва грустный, худенький, цепляет на спину разноцветный детский рюкзачок, машет мне рукой и скрывается в толпе.

И сразу – второй сон.

Стою у афишной тумбы. Не там, где разговаривал с ребятами и с Лёвой, но где-то недалеко. Читаю объявления о спектаклях и концертах. Что-то интересное. Знакомые фамилии режиссеров, незнакомые названия театров.

Спиной чувствую, что сзади кто-то стоит и на меня смотрит.

Хочу повернуться. Слышу женский голос:

– Не поворачивайся, пожалуйста.

Хоть и «пожалуйста», но очень решительно.

– Ладно, – говорю. – Не буду. Это ты?

Я не знаю, кто она на самом деле. Но во сне я как будто очень близко с ней знаком. Даже более чем близко. Но не в любовном смысле, а просто – уже много лет плотно общаемся. Поэтому я даже рад нашей встрече. И не очень удивляюсь ее просьбе не поворачиваться. Она всегда такая, со всячинкой. Может, она плохо накрашена, откуда я знаю. У нее такое бывает, разные причуды.

– Да, да, конечно, – говорит она. – Ты что, по голосу не узнал?

– Узнал, конечно. Ну, как ты? – спрашиваю.

– Уезжаю, – говорит она. – В Албанию.

– Зачем?

– Жить, – говорит она.

– Но почему в Албанию? Ты не знаешь албанского языка. Он очень трудный. Ты его не выучишь.

– Так даже лучше, – говорит она. – Буду жить как глухонемая. Всё забуду, всех забуду.

Как-то я разговаривал с одной американкой; она знала по-русски, она была «специалист по СССР». Она спросила про своего бывшего приятеля (не бойфренда; но я знал, что там была какая-то симпатия и вообще непростые отношения). Разговор был в Америке, а он, этот наш с ней общий друг, тогда как раз жил в Москве со своей новой женой. А я, значит, как раз приехал в Америку.

Она спросила:

– Is he happy?

Боясь ее обидеть, я сказал:

– Look. Generally, I am not sure, or, better, I do not know indeed whether he is, so to say, really happy, or, somehow… (то есть: «ну, вообще-то я не уверен, или, лучше сказать, я точно не знаю, счастлив ли он по-настоящему, или как-то…»)

Она меня прервала по-русски:

– Перестань ваших русских фокусов! Счастье, ох! Что такое счастье, ах! Мой простой вопрос – он доволен в Москве?

– Доволен. Он доволен.

– Хорошо, – сказала она. – I am happy that he is happy. Хватит!

– Хватит, хватит, – сказал я.

Это дача не моя.

Она принадлежит, только не удивляйтесь, моему бывшему приемному сыну. Именно так. Я его сначала усыновил, а потом рассыновил, так сказать. Но – по его просьбе. Поэтому мы – лучшие друзья, вот я на его даче живу. Он был сыном моей первой жены от первого брака. Кстати, неплохой был человек его отец, мы потом познакомились, он много чего рассказал о своей семье. То есть о своем отце. Но моя первая жена так решила – все, у ребенка теперь другая жизнь и другой папа. Ну, другой так другой, тебе виднее, пожалуйста.

Да, про отца его отца. Тут была своя история. У него сестра сразу после войны эмигрировала. Она тогда в Австрии была. Она была медсестра. Перешла из нашей зоны в американскую, и привет. А он, ее брат, то есть отец первого мужа моей первой жены, был артист эстрады, разговорный жанр. Он очень напугался, и стал показывать верность партии и правительству. Стал выступать на разных закрытых банкетах. На дачах у министров. Как-то втерся, хороший артист был, кстати. Но не любил это дело. Его сын рассказывал: бывало, выпьет, подойдет к зеркалу и изобразит какого-нибудь первого секретаря ЦК нашей многострадальной республики. Он много денег зарабатывал. Но зато много пил, почти все прогуливал. Поэтому дачу не достроил – фундамент размахал под целую виллу, а потом он умер, и деньги кончились. Ну ничего, мы там терраску сделали, на лишнем фундаменте.

Вот. А когда мы развелись с первой женой, то сын – которого я усыновил – стал жить на этой даче со своей бабушкой, папиной мамой. Потому, что у папы была уже другая семья к тому времени. У мамы тоже. А бабушка – Марта ее звали – все время рассказывала мальчику, какой у него был дедушка большой артист и неоцененный талант. Кстати, он был народный артист республики. Так что он захотел носить его фамилию, то есть фамилию своего папы, но дело не в папе было, а именно в дедушке. Поэтому он меня попросил, чтоб я отказался от усыновления. Ну и хорошо. Бабушка Марта на даче развела смородину, клубнику, целое хозяйство. А еще она хотела внучку, девочку. Хотя Роберта она любила, конечно. Но очень хотела внучку. А у ее сына в новой семье родилось три мальчика подряд. Она ему: «Родите мне внучку!» А он ей: «Да что я, с ума сошел? Хватит!» И у нашей с ним первой жены в новом браке тоже мальчик родился.

А я женился, и у меня сразу бац – девочка.

Марта говорит: всё, будете у меня жить, будет у меня внучка. Любила ее, как родную. Когда она умерла, мы на следующее лето уже не собирались приезжать, а Роберт позвонил: «Живите, вы что! Только помогите терраску сделать».

Он сам на даче почти не бывает. Он и здесь раз в год бывает. Нашел в Канаде двоюродную тетю, троюродных сестер, зацепился, и отца с новой женой перетащил.