Худшие опасения - Фэй Уэлдон

— Дженни Линден рассказала о вас со Стенстромом во всех деталях. Она ко мне заходила сегодня после обеда, — сказала Эбби. — Так что, Александра, не тебе удивляться и возмущаться, что Нед развлекался на стороне. Не будь ханжой.

— Да что может знать Дженни Линден о Стенстроме и обо мне? — вопросила Александра.

— Что ей Нед рассказал, то и знает, — парировала Эбби.

— Не верю, — выдохнула Александра.

— Голубка, мужчины способны на все, — заявила Вильна.

Александра сказала, что устала. Намекнула, что Эбби и Вильне пора уйти. Они не прекословили. Хэмиш устроился в гостевой спальне. Александра вновь улеглась на кровати Саши — собственная спальня ей разонравилась. И вдруг подумала, что у Эбби и Вильны, как и у Хэмиша, есть, возможно, собственные причины на нее обижаться.

Но нет. Так можно и ума лишиться. Эбби — ее подруга. И Вильна тоже хочет ей помочь, подружиться с ней. А она, Александра, вконец издергана, на грани паранойи, ей чудятся кошмары на ровном месте. Утром все предстанет в ином свете. Но как, однако, досадно, что имя Стенстрома всплыло именно сейчас.

Проснулась Александра рано, на рассвете; громко пели птицы. В семь тридцать в парадную дверь постучали. «Наверно, почтальон, — предположила Александра, — принес посылку, за которую нужно расписаться». Накинув шелковый, синий с белым халат (тот, который больше всех других нравился Неду), Александра спустилась открыть. Теперь, подумала она мимолетно, придется сменить весь гардероб, а то любая вещь будит воспоминания о Неде. Александра открыла дверь — и увидела не почтальона, а Дженни Линден. Та застыла на пороге с мрачным, но решительным видом. Губы у нее были накрашены, хотя и несколько криво, — рот точно сползал набок. Дженни была в неказистой ветровке, которая делала ее фигуру квадратной, и клетчатой юбке, каких не носят уже десять лет.

— Я пришла выгулять Алмаза, — сказала Дженни Линден и, не медля, прошмыгнула мимо Александры на кухню. Без труда, привычным жестом открыла дверь кладовки — а ведь защелка-то с секретом, вначале нужно надавить на дверь и лишь потом потянуть ручку на себя, — и позвала Алмаза. Пес сонно вышел на кухню, но, заметив Дженни, приободрился и тут же полез к ней обниматься.

— Гулятеньки, — сказала Дженни Линден.

— Вон из моего дома, — сказала Александра.

— Умоляю… — простонала Дженни Линден. — Неужели мы не можем помириться? Ваша враждебность мне ужасно неприятна. Когда я сталкиваюсь с агрессией, то совершенно теряю голову. Нас с вами связывает общая утрата — мы обе потеряли Неда. Мое сердце висит на волоске. Пожалуйста, будьте со мной помягче.

— Не буду, — сказала Александра.

Дженни Линден взбеленилась. Ее голосок стал еще тише, еще нежнее:

— Но я скрасила Неду его последние дни, его последние часы, пока вы были в Лондоне с этим Эриком Стенстромом. Впрочем, что вам до этого? Вы только о себе думаете. Откуда вам знать, что такое любовь?

— Перестаньте портить воздух в моем доме, — сказала Александра. — Вон отсюда!

— Какая же вы эгоистка, — не унималась Дженни Линден. — Я вас, бывало, защищала, но теперь вижу: Нед ничуть не преувеличивал. А где же Саша? Не говорите мне, что вы опять его кому-то сплавили! С кем он, с вашей матерью? С Великой Княгиней Гольф-Клуба? Нед ее всегда так называл. Даже его смерть не пробила толстую броню вашего каменного сердца, правда? Вашего каменного, лакированного сердца. Вам нужно лечиться, Александра. Вы неспособны заботиться об этом несчастном малыше.

— Не знаю уж, как вы добыли всю эту информацию, — сказала Александра, — но явно не от Неда. Это лишь грязные, мерзкие пересуды. Между прочим, каждая собака знает: Эрик Стенстром голубой.

— А Нед мне говорил, что ничего подобного, — буквально прошептала Дженни Линден. — И отчего это вы так старательно оправдываетесь? Неужели совесть замучила? Александра, мне вас искренне-искренне жаль. Вы наверняка чувствуете себя последней негодяйкой. Насколько я понимаю, вы кувыркались со своим Эриком, пока Нед умирал у меня на руках.

— Бросьте, — сказала Александра. — Вам ни за что не удастся втянуть меня в ссору. Уходите по-хорошему, пока я полицию не вызвала.

— Звоните-звоните, — сказала Дженни Линден. — У меня есть что им рассказать.

Александра занесла руку, чтобы дать Дженни пощечину, но тут Алмаз зарычал. Зарычал на Александру. Рука Александры бессильно обвисла.

— Алмаз знает, где правда, — сказала Дженни Линден с самодовольной полуулыбкой, притиснув свои увесистые, упакованные в безобразную юбку ягодицы к кухонному столу Луддов. — Алмаз знает, кто вы такая. Животных не обманешь. Вот что, Александра: когда вы будете готовы поговорить со мной спокойно, как подруга с подругой, я к вашим услугам. Вы знаете, как меня найти. Нед как-то привел вас в мою мастерскую. Я очень нервничала — это было так неожиданно. Ведь миновало всего двенадцать часов с тех пор, как мы с ним разделили ложе. Если быть точной, двенадцать часов и двенадцать минут. Я даже отдохнуть не успела — ведь Нед, сами помните, бывал весьма энергичен в постели. Или вы его таким не знали? Он говорил, что только я его по-настоящему возбуждаю. Хотите верьте, хотите не верьте. Я говорю правду.

— Не верю.

— Мы с ним поспорили: он говорил, что вы совершенно не восприимчивы к атмосфере и ничего даже не заподозрите; я сказала: «Не может быть, она же актриса»; а он сказал, что актерки — как пустотелые куклы: и в голове ветер, и между ног просторно.

— Актрисы, — машинально поправила Александра.

— Тогда он привез вас ко мне, без предупреждения, врасплох, — и верно, вы ничегошеньки не заметили. Даже когда мы уединились посмотреть фотографии, а вы сидели в одиночестве, такая вся скучающая, и гладили Мандаринку. А он вновь доказал свою правоту: за три минуты можно успеть очень много, если люди действительно возбуждены. Ощущение опасности очень распаляет.

— Кошку моей матери тоже звали Мандаринка, — сказала Александра. Казалось, ее разум способен ухватить только отдельные детали. Целое ускользало.

— Моя Мандаринка — ее дочка, — сказала Дженни Линден. — Нед ее мне подарил, когда она была совсем крошкой. Зачем вы забрали мои фотографии? Неду было приятно, что я их храню. Но это ничего не изменит — у меня их просто горы. Кроме того, они врезаны в мое сердце. Запечатлены в моей памяти. Вам их у меня не отнять. Миссис Пэддл мне все рассказала: вы сделали ксерокс с моего ежедневника и записной книжки. Вначале меня это возмутило; но теперь я спокойна. Это как-то даже сблизило нас с вами. Буквально объединило. В конце концов мы подружимся. Мы накрепко связаны общим звеном — Недом. Я считаю, что вы должны взять себя в руки и обращаться со мной помягче. Если я захочу, то смогу очень сильно испортить вам жизнь.

— Идите в задницу, — сказала Александра.

Дженни Линден улыбнулась ей. Тогда Александра все-таки ударила ее, не жалея сил, залепила Дженни пощечину. Дженни взвыла и пустилась наутек. Маленькая, толстая, неуклюже семенящая на коротеньких ножках. Александре захотелось, чтобы ягодицы перевесили и Дженни плюхнулась бы на землю. Тогда она, Александра, начала бы пинать Дженни Линден ногами, мокрого места бы от нее не оставила. Но Дженни бежала и не падала. Алмаз, решив, что это какая-то игра, с лаем вился вокруг нее. Тут перед Александрой возник Хэмиш, голый по пояс, в одних пижамных штанах. Взял ее под локоть. Грудь Хэмиша покрывал белесый пушок. В плечах Хэмиш был шире Неда. Наверное, в отличие от Неда — по крайней мере, от Неда, каким его знала Александра, — он предпочитал миссионерскую позу — так и бицепсы накачал.