Либерия - Марина Голубева

— Не интересуют? — Аркудий насмешливо поднял бровь. — Вот как? А деньги этих прелатов вас интересуют? Нет, друг мой, золото, полученное на организацию посольства от сеньора Рангони, следует отрабатывать.

— Вот и отрабатывай! — Сапега гневно отшвырнул недопитую чарку. Та звонко стукнулась об угол печи, оставив на побелке похожее на кровь пятно. Год мы уже здесь сидим, а ты все не нашел то, за чем приехал! Собака Щелкалов уже давеча намекал, что, мол, хватит проедаться, пора и честь знать. Мол, нынче неурожай, а на такую ораву хлеба не напасешься. Я думал, со стыда сгорю.

— Так нечего было тащить за собой столько народу. Только слуг да челяди всякой больше семи сотен. Каждый пан перед другим похваляется — вон, мол, свита у меня какая, а кормить на свои деньги эту свиту не желает.

— Да ты… — пан Сапега схватился за саблю, оскалился, встопорщив усы, но потом махнул рукой. — Лаемся тут без толку, скоро как крысы в крысоловке горло друг другу грызть будем на потеху московитам. По мне так то, что ты ищешь, и не существует вовсе. Я решение свое принял. Соглашаюсь на предложения русских и подписываю Унию, а после Николаева дня — домой. Больше задерживаться не вижу смысла, да и стыдно сидеть здесь как бедным родственникам, да дожидаться, когда пинками выгонят.

Пан Сапега поправил шитый золотой ниткой широкий пояс и, не глядя, на Аркудия, вышел из горницы.

* * *

В город Алексей возвратился, когда уже стемнело, пробрался огородами, перекинулся, откопал в сугробе спрятанную одежду, оделся, стуча зубами от холода и ругаясь. Рубаха и штаны промерзли, а в сапоги набился снег, надевать их было неприятно, но пришлось терпеть — не бегать же босиком по морозу. Молодой человек решил, что надо бы поинтересоваться у Леси, как ей удается перекидываться, не раздеваясь. А то такая морока каждый раз с одеждой! Они, конечно, не договаривались о встрече, но не было сомнений в том, что она обязательно будет.

В первом же дворе Алексей снова нарвался на собаку, но, к счастью, вспомнил то слово, что ему сказал колдун — отпугнул залаявшую, было, дворнягу. Днем-то, убегая от стрельцов, совсем забыл про заклинание, вот и собрал целую свору. Усмехнувшись, молодой человек подумал, что, может, и хорошо, что забыл — славно погулял по лесу с волчицей. Охота выдалась удачной, да и не только охота. На какое-то время показалось, что вот так бы и бегал всю жизнь с веселой подругой, не заботясь ни о каких проблемах, но быстро одумался — нельзя поддаваться таким мыслям. Волчья жизнь, конечно, беззаботная и вольная, но он-то себя человеком считает.

Пробираясь по ночной Москве, Алексей пару раз вышел на рогатки[11], но удачно прикинулся несчастным, пьяным иностранцем, бредущим в Немецкую слободу. Стрельцы, греющиеся у костров, ворчали, но пропускали, провожая сочувствующими взглядами. Молодой человек уже понял, что пьяных здесь, если и не уважают, то жалеют, и пьянство считается вполне приемлемым оправданием многих проступков.

Заспанный Никола, открывая дверь загулявшему гостю, предупредил, что в следующий раз не пустит. Уж коли господин ученик мага снова дотемна задержится, то пусть в городе и ночует. Алексей согласно покивал — от усталости и холода язык не ворочался, и отправился к себе на чердак, скинул холодную и мокрую от растаявшего снега одежду и рухнул на тюфяк. Мелькнула мысль, что в городе теперь у него могут быть серьезные проблемы, но додумать ее молодой человек не успел и провалился в сонное небытие.

Утром, отправившись искать лавку торговца книгами, Алексей сначала вздрагивал при виде стрельцов и испытывал желание передвигаться перебежками, а еще лучше по-пластунски. Карьера шпиона его никогда не привлекала, он даже в детстве не играл в Джеймса Бонда, поэтому сейчас переживал довольно неприятные ощущения. Но потом решил, что гонявшиеся за ним стрельцы, вряд ли, его хорошо запомнили, а вот вздрагивающий и постоянно оглядывающийся человек точно вызовет подозрения. Алексей расправил плечи и зашагал увереннее, тем более внимания на него никто не обращал.

День выдался на редкость яркий и светлый. Выпавший ночью снег скрыл грязь и копоть городских улиц, солнце играло на золотых маковках церквей и отражалось от слюдяных окошек сотнями веселых лучиков. В такой день человек думает только о хорошем, и Алексей тоже был полон решимости начать, наконец, разыскивать проклятую библиотеку. Четыре дня он в XVII веке, а ни на шаг не продвинулся в своих поисках, он их даже и не начинал. «Четыре дня?! — Алексей даже остановился и начал пересчитывать, загибая пальцы, бормоча под нос и не обращая внимания на оглядывающихся прохожих. — Точно — четыре! А ведь кажется, что намного дольше. Сколько же всего произошло за это время!» Настроение улучшилось — значит, время у него еще достаточно. Правда, и тянуть с поисками тоже не стоит, чем дольше он задержится, тем меньше шансов вернуться назад.

Первый же словоохотливый торговец, к которому обратился Алексей, объяснил ему, как найти лавку книжника. Правда, потом долго его не отпускал, уговаривая приобрести товар, потому что таких звонких и прочных горшков и корчаг, как у него, на всем Торге не сыщешь. Алексей с трудом отвязался от мужичка, пообещав зайти попозже. Хоть и жалко было его обижать, но не покупать же ненужный горшок?

Разговор с книготорговцем, на который так рассчитывал Алексей, оказался почти безрезультатным. Старичок купец хмурил подслеповатые глаза, подозрительно поджимал губы и решительно не хотел разговаривать о Либерии, зато настойчиво предлагал купить те книги, что у него в лавке. Старик осуждающе качал головой, зачем, мол, тебе, человече, всякие бесовские книги, язычниками писанные. О них и говорить-то погано, не то что читать, один грех от них да пагуба. Вот у него есть Псалтырь, богато изукрашенный, с витыми буквицами, в кожаном переплете с затейливой застежкой. Такой только в руки возьмешь, а уж благодать-то по всему телу разливается, и душа к Богу устремляется.

Псалтырь оказался, действительно, хорош, молодой человек даже готов был купить его, но понял — ничего он от старика не добьется. Такой, если и знает что, так все равно не скажет. И дело здесь не только в истовой вере и презрении к языческому знанию. Книги, которыми он торговал, были исключительно религиозного содержания, да других в начале XVII века в России и не водилось. Как любой торговец, старик не желал поддерживать конкурентов. А может, еще и боялся. За распространение информации о книгах нехристей, можно было лишиться не только имущества, но и головы.

Разочарованный Алексей, все же, купил Псалтырь, не устояв перед его обложкой из тисненой кожи с серебряными уголками и с любовью написанными миниатюрами. Молодой человек уже уходил, когда торговец его окликнул и, помявшись, сказал, что юноша не первый, кто интересуется хранилищем книг царя Ивана. Заходил в лавку человек из польского посольства, что и по сию пору еще в Москве пребывает. Назвался тот человек греком Петром Аркудием, сказал, что древние книги ищет. Дело было еще летом, так, может, тот грек и разузнал что про хранилище.