Сдается кладбище - Джон Диксон Карр

— Каждый раз во время спортивных состязаний какие-нибудь маньяки безумствовали, как будто имело хоть какое-то значение, выиграем ли мы в футбол у команды Хотчкисса или Лоренсвилла. Кто-то даже написал песню, на три четверти состоящую из слова «честь». Мы героически пели, что должны выиграть ради «чести школы».

— И что в этом плохого? — осведомилась Кристал, сама воспитанная в подобных принципах.

— Все, дорогая моя. Если кто-то не собирается отравить квартербека или подкупить рефери, при чем тут честь?

Стоя рядом с Кристал в пышной зелени леса, он удивлялся, почему она изрекает эти банальности. Но Кристал рассердилась по-настоящему.

— Сай Нортон, вы просто невозможны! Не понимаю, почему я… — она внезапно понизила голос, — почему я бегаю за вами таким скандальным образом! Неужели вы совсем меня не любите?

— Если вы спрашиваете меня, хочу ли я спать с вами, — ответил Сай с прямотой, заставившей Кристал вздрогнуть, — ответ «да». Если вы спрашиваете, нравится ли мне ваше общество, ответ такой же. Но… быть влюбленным? Когда Энн была жива, я знал, что это такое. А теперь… я не уверен.

Ни одна женщина в подобных обстоятельствах не удержалась бы от замечания, сделанного Кристал.

— Рассказать вам о моих трех мужьях?

— Нет!

— Почему нет?

— Потому что я настолько ревную к ним, что хочу отыскать их и заколоть флорентийским кинжалом!

Сай обнял и поцеловал Кристал. Но оба сознавали опасность ситуации в подобной обстановке и быстро отпрянули друг от друга.

— З-забавно! — запыхавшись, вымолвила Кристал. — Мои идеи насчет влюбленности всегда совпадали с вашими.

Сай воздержался от комментариев.

— Но, — продолжала Кристал, — любовь существует, верим мы в нее или нет. Как вам может подтвердить Джин, мои отец и мать…

Сай снова заключил ее в объятия. Он коснулся щеки и шеи Кристал — таких гладких, что пальцы едва их ощущали, — а она положила голову ему на плечо.

— Вы хорошо помните вашу мать? — спросил Сай.

— Только смутно. Мне было шесть лет, когда она умерла. Мама была очень доброй, но для нее во всем мире не существовало никого, кроме папы. Ее хобби была живопись. Папа…

— Слушайте! — прервал Сай и вскинул голову.

Сначала до них донеслись только голоса людей, засыпавших Г. М. вопросами.

— Я был преотличным филдером,[29]— скромно сказал Г. М.

— Черта с два! — проскрипел Стаффи Тайлер. — На базах он никуда не годился. Но стоило поставить его к бите, и он забрасывал мяч в соседнее графство.

— Время обеда уже давно прошло! — забеспокоилась Кристал. — Кухарка будет в ярости…

Сай схватил ее за руку и подвел к краю леса.

Теперь он услышал чей-то крик, доносящийся издалека. Бейсбольное поле еще сохраняло свои цвета, хотя сумерки сгущались.

В голосе, выкрикивающем нечленораздельные слова, звучал ужас; со стороны ограды приближалась фигура в белом. Сай смутно различал открытую калитку.

Человек споткнулся о вторую базу, упал в пыль, но сразу поднялся и двинулся дальше. Первое слово, которое удалось четко расслышать, было «мертвый».

Казалось, над толпой разразилась буря. Игроки отбегали от Г. М. в разные стороны. Сай, не отпуская руку Кристал, поспешил к передней группе.

Бежавший молодой человек, который теперь еле плелся, оказался одним из тех, кого послали за потерянным мячом. Задыхаясь, он с трудом произносил слова вроде «фонарь» и «доктор».

— В чем дело, сынок? — осведомился Г. М.

— На кладбище… — еле вымолвил молодой человек, — на одном из надгробий…

— Ну?

— Мы с Биллом нашли чье-то тело!

Только Г. М., Сай и Дейвис подошли к ограде поля. Все остальные — даже Боб Мэннинг, который не ходил искать потерянный мяч, — остались возле дагаута.

Темно-зеленая ограда высотой в десять футов отмечала границу владений Мэннинга. Сай вспомнил, что Джин упоминала об этом. Ограда тревожно маячила в сумерках, была видна также распахнутая настежь калитка с маленькой задвижкой на внутренней стороне.

— Вы двое, — обратился Г. М. к Саю и Дейвису, — следуйте за мной гуськом. У кого-нибудь есть фонарь?

Оба ответили отрицательно. Г. М., чья бейсбольная кепка куда-то исчезла, что-то проворчал и заковылял по старому кладбищу.

Оно занимало не более сотни квадратных футов и с трех других сторон было окружено тисовой изгородью почти в восемь футов высотой.

Но тисы поникли, а многие черные и серые надгробия покосились, склонившись к земле, словно стараясь что-то разглядеть сквозь желто-зеленую траву. Маленький мавзолей с черной дверью на южной стороне наполовину скрывала живая изгородь. Она окружала и еще меньшего размера кенотаф[30]на северной стороне кладбища, также с дверцей и чем-то вроде окон.

Ни звука не раздавалось в этом покосившемся лесу могил. Казалось, время остановилось здесь еще в прошлом столетии.

— Сюда! — внезапно окликнул нервный голос, и по спине Сая забегали мурашки.

В дюжине футов от старого кенотафа с колоннами стоял на коленях молодой человек. Пока он не заговорил, его спортивная форма в сумерках выглядела белесым могильным камнем.

Г. М. начал пробираться по шелестящей траве. В одном месте путь преграждало упавшее или опрокинутое тонкое черное надгробие. Повсюду был птичий помет, а в траве чернело большое пятно, словно от кострища, здесь кто-то пытался развести огонь.

Молодой человек в форме поднялся с колен.

— Я Билл Уодсуорт, — сказал он. — Мы нашли…

— Да, — кивнул Г. М. — Это Фред Мэннинг. Мэннинг сидел, прислонившись спиной к надгробию, свесив голову с серебристыми волосами и вытянув ноги вдоль могильного холмика. На нем были светло-серый летний костюм, белая рубашка и голубой галстук. На пиджаке, в нескольких дюймах от левой подмышки, темнели пятна крови, которая промочила рубашку и еще сочилась.

Г. М. с усилием опустился на колени рядом с ним.

— Я… пытался пощупать его пульс, — пробормотал Билл Уодсуорт. — По-моему, он дышит. Нужно вызвать врача.

Сай Нортон воздержался от упоминания, что многочисленные степени старого грешника включали бакалавра медицины.

— Положите его на спину, — распорядился Г. М. — Только осторожно!

Сай, Дейвис и юный Билл приподняли Мэннинга и бережно опустили его на холмик.

Струйка крови стекала по сравнительно новому для этого кладбища надгробию. Сай Нортон ошеломленно уставился на лишь слегка стершуюся надпись: