О чем я говорю, когда говорю о беге - Харуки Мураками

Однако велоспорт — это именно то, чем я должен заниматься (каким бы абсурдом мне это ни казалось) оставшиеся недели до соревнований по триатлону. Напевая себе под нос припев из «18 до самой смерти» Брайана Адамса, ругаясь на чем свет стоит, я вдавливаю педали и подтягиваю их вверх, заставляя ноги запоминать нужный темп. Жаркий ветер со стороны океана наждаком скребет мне щеки.

Мое пребывание в Гарварде подошло к концу в последнюю неделю июня. Это означало, что моя жизнь в Кембридже тоже закончилась. (Прощай бочковой «Сэмюэль Адаме»! Прощайте «Данкин донатс»!) Я собрал чемоданы и в начале июля вернулся в Японию. Чем же я занимался, пока жил в Кембридже? Признаюсь, в основном покупкой грампластинок. В окрестностях Бостона очень много хороших магазинов подержанных пластинок. При случае я также наведывался за пластинками в Нью-Йорк и Мэн.

Семьдесят процентов моих приобретений — это джаз. Остальное — классика и немного рока. Я коллекционирую пластинки с большим (если не сказать огромным) энтузиазмом. Пересылать все это богатство в Японию было чертовски утомительно.

Честно говоря, я и сам не знаю, сколько у меня сейчас дома пластинок. Никогда не считал, и мне даже страшно подумать об этом. Собираю их с пятнадцати лет, накупил за эти годы великое множество. Правда, я от них довольно энергично избавляюсь, но круговорот записей такой, что за общим числом просто не уследить. Они приходят и уходят, а коллекция с каждым годом неуклонно растет. Впрочем, все это очень субъективно, и если кто-нибудь спросит, сколько у меня пластинок, я отвечу: «Да целая куча. Но мне все равно мало».

Один из героев «Великого Гэтсби», Том Бьюкенен, очень состоятельный человек и классный игрок в поло, говорит такие слова: «Случается, что в конюшне устраивают гараж, но я первый устроил в гараже конюшню»[9]. Не хочу хвастаться, но я делаю нечто похожее. Если я нахожу хорошую пластинку с вещью, которая у меня уже есть на компакт-диске, я не задумываясь продаю диск и покупаю пластинку. А если мне в руки попадает пластинка с записью лучшего качества, то я без всякого сожаления расстаюсь с предыдущей и приобретаю новую. Увлечение, конечно, затратное и по времени, и по финансам. Думаю, многие сочли бы меня, что называется, одержимым.

В ноябре 2005-го, как и было намечено, я принял участие в Нью-Йоркском марафоне. Стоял погожий осенний день. Один из тех чудесных дней, когда невозможно отделаться от ощущения, что вот-вот появится Мел Торме и, опершись на рояль, споет куплет-другой из «Осени в Нью-Йорке». Вместе с десятками тысяч других бегунов я стартовал на мосту Верразано-Нэрроуз на Стейтен-Айленд, пробежал через Бруклин (там меня всегда поджидает моя болельщица, писательница Мэри Моррис), затем миновал Квинс, Гарлем и Бронкс. И через несколько часов и мостов прибыл к финишу в Центральном парке, неподалеку от «Таверны на лужайке».

С каким результатом я пробежал? Откровенно говоря, так себе. По крайней мере, я втайне надеялся на лучшее время. Разумеется, я бы с большим удовольствием закончил свой рассказ триумфальными строчками типа: «Благодаря многочасовым упорным тренировкам я показал в Нью-Йорке отличный результат. На финише, расчувствовавшись, я едва сдерживал слезы». А потом, поставив в книге последнюю точку, я с олимпийским спокойствием ушел бы в закат под волнующие звуки главной темы фильма «Рокки». Всю дорогу я надеялся, что именно так оно и будет, и с замирающим сердцем ждал драматического финала. Это был мой тайный главный план. Я считаю, замечательный.

Но в жизни далеко не все идет по плану. И в решающие, я бы даже сказал судьбоносные, моменты в дверь стучится гонец, как правило с дурными вестями. Конечно, это не всегда так, но по собственному опыту знаю, что печальных известий в нашей жизни неизмеримо больше. Гонец вежливо прикладывает руку к козырьку фуражки, но суть сообщения от этого не меняется. Он хороший малый, нет никакого смысла хватать его за грудки и пытаться вытрясти из него душу.

Парень не виноват, он просто выполняет задание начальства. Но кто же его начальство? Наш добрый старый друг — жестокая реальность.

Именно поэтому всегда нужно иметь запасной план.

Перед забегом я был уверен, что нахожусь в очень хорошей форме. К тому же я неплохо отдохнул. Странное ощущение в колене меня больше не беспокоило. Правда, я все еще чувствовал усталость в ногах, особенно в районе голеней, но это была приятная (как мне казалось) усталость, не требующая особого внимания. По сравнению с предыдущими забегами я тренировался методичнее и интенсивнее. Потому и надеялся (сдержанно верил), что покажу лучший результат за все последние годы. Пора было переводить пассивы в активы.

Стартовав, я пристроился за пейсмейкером с табличкой «3.45». Я был уверен, что смогу пробежать дистанцию за это время. Думаю, это меня и погубило. По зрелом размышлении понимаю, что мне следовало бежать за «3.55» и потом прибавить темп, разумеется, только в том случае, если б я был уверен в своих силах. Но это теперь я рассуждаю здраво, а тогда что-то во мне протестовало: «Ты же бегал по такой жаре, тренировался изо всех сил! Если после этого ты не можешь уложиться в три сорок пять, зачем было вообще заваривать кашу? Ты же мужчина! Вот и веди себя по-мужски». Внутренний голос сбивал меня с пути, как коварные лиса и кот — идущего в школу Пиноккио. А казалось бы, всего несколько лет назад три сорок пять были для меня обычным делом.

Двадцать пять километров я бежал в нужном темпе, но дальше начались сложности. Как ни тяжело было это сознавать, мои ноги не желали больше двигаться. Скорость резко снизилась. Мимо пробежал пейсмейкер, в его руке была табличка «3.50». События развивались наихудшим образом. Нужно было сделать все возможное, чтобы меня не обогнал четырехчасовой. После моста Мэдисон-авеню, выбежав на широкую прямую дорогу, ведущую от Северного Манхэттена к Центральному парку, я почувствовал себя немного лучше. У меня появилась слабая надежда, что я вхожу в колею, но — увы. Она улетучилась, стоило мне оказаться на входе в Центральный парк, лицом к лицу с небезызвестными неровностями рельефа. На середине пологого подъема левую икру начало сводить судорогой. Бежать я все-таки мог, но только со скоростью пешехода. Толпа подбадривала: «Давай, давай!» Больше всего на свете я хотел продолжать бежать, но ноги меня не слушались.

В итоге я и на этот раз не смог — хотя не уложился совсем чуть-чуть — пробежать марафон за четыре часа. Да, я бежал от старта до финиша. Да, я остался верен своему правилу не сходить с дистанции и пробегать до конца каждый марафон (а их за моей спиной двадцать четыре штуки). Да, этот результат был лучше худшего из моих показателей. Но он был оскорбительным — ведь я так тщательно все продумал, так упорно тренировался.

Казалось, желудок постепенно заполняют клочья мрачных облаков. Нет, я просто не в состоянии это понять! Ведь я же так много тренировался, откуда эти судороги?! Неужели нельзя было обойтись без них? Я не утверждаю, что каждая попытка должна вознаграждаться, но если там, на небе, есть Тот, кого мы называем Богом, не мог Он хоть раз как-то обозначить Свое присутствие? Или такая благосклонность была бы чрезмерной?