Никому не говори - Алафер Берк

Элли вспомнила, как анкеты учеников Касдена в Интернете вдруг стали «недоступны».

— Не потому ли я не смогла сегодня утром посмотреть страницы учеников в «Фейсбуке»?

Маркус резко потерял интерес к разговору, но потом с неохотой ответил.

— Дочь Билла Уитмайра покончила с собой? Второй случай в Касдене за этот семестр? Средства массовой информации своего не упустят. Мы — на осадном положении.

Словно по сигналу к зданию школы подъехал фургон с надписью «NewsOne».

— Что я вам говорил!

Элли уже было направилась обратно к своему автомобилю, когда снова услышала за спиной голос Маркуса.

— Скажите ее родителям, что ста кусков недостаточно. По крайней мере, для круга Джулии.

— О чем ты говоришь?

— А-а, вы даже не знаете? Дражайшие мамочка и папочка объявили о вознаграждении за информацию в сто тысяч долларов. Если бы ее убил гангстер в Бронксе, это могло бы помочь. Но люди, которые хорошо знали Джулию, понимают, что говорить здесь не о чем: когда жизнь становится в тягость, человек умирает. Да и что такое эти сто кусков? Так, несколько месяцев загула для ребенка, на имя которого открыт трастовый фонд. Ее родители зря теряют время.

Едва она открыла дверцу автомобиля, как зазвонил мобильный телефон. Это был Роган.

— Привет. Я только что беседовала с одним из друзей Джулии и пребываю в полном недоумении. Неужели ты уже освободился?

Судьи требуют быстроты от всех, кроме самих себя. По расчетам Элли, Роган должен был начать давать показания по делу Вашингтон всего несколько минут назад.

— Защита отозвала ходатайство. Они достигли соглашения, прежде чем я успел занять место свидетеля. Думаю, это я их так напугал.

Несмотря на браваду в его словах, он казался разочарованным.

— Не решаюсь спросить.

Элли знала, какое значение Роган придавал этому делу. Она наблюдала за тем, как он расправлял протертое до дыр домашнее платье Тельмы Вашингтон, прежде чем ее тело уложили в мешок и застегнули молнию.

— Пожизненное заключение с возможностью условного освобождения через двадцать лет. Все лучше, чем если бы судья пожалел этого психа и признал его невменяемым. Ну, а что у тебя?

— У тебя нет никаких известий от Уитмайров? Парень из Касдена сказал, что они объявили о вознаграждении.

— Подожди секунду.

Хэтчер услышала, как он просит кого-то зайти на сайт «Нью-Йорк Пост».

— Ага, вот. Сто тысяч.

Как и сказал Маркус Грэйз.

— Думаю, часа через два нас начнут бомбардировать сообщениями все городские сумасшедшие, желающие разбогатеть. Очень мило с их стороны, что они известили нас об этом.

— Отлично. Указанный здесь телефон — это даже не городской номер. Если бы они координировали с нами свои действия, мы могли бы, по крайней мере, использовать линию связи с общественностью и посадить на телефоны наших людей. Теперь же мы понятия не имеем, что за идиоты будут отвечать на звонки. У богатых людей свои способы достижения цели.

— Ты ничего не знаешь об этом, — сказала Элли, вспомнив странную атмосферу в Касдене.

— Я еду к тебе. Где ты находишься?

Элли сообщила местонахождение своего припаркованного автомобиля. Она села на водительское сиденье и, не включая мотор, принялась наблюдать за входными дверями школы Касден.

— Сделай мне одолжение, пока ты еще не уехал. Найди, пожалуйста, в Интернете фотографию учителя физики из Касдена по имени Кеннет Уоллес.

Маргарет Картер, может быть, и в осаде, но Элли впервые подумала о том, что история Джулии может оказаться значительно сложнее, чем ей казалось поначалу, и что ответы на многочисленные вопросы будут, скорее всего, найдены в этом здании.

Рамона сидела на скамейке рядом с игровой площадкой, расположенной к югу от музея искусств Метрополитен. Хотя из надписи на табличке следовало, что площадка называется «Пэт Хоффман Фридман», жители окрестных домов именовали ее «Три медведя» из-за бронзовой скульптурной группы, изображающей трех медведей — сидящего, стоящего и идущего. Два маленьких мальчика вскарабкались на статуи сидящего и идущего животных, точно так же, как это делала в детстве она. Одна из самых любимых детских фотографий Рамоны изображала ее стоящей на спине идущего медведя и вытянувшей руки перед собой, в подражание находящемуся рядом стоящему медведю. Сзади находится мать, готовая подхватить ее в случае падения.

Сегодня она выбрала эту скамейку скорее потому, что отсюда был виден ее дом, а не из-за медведей. Девушка в очередной раз бросила взгляд на Пятую авеню и, ничего не увидев, лизнула венчик взбитых сливок на своем «фраппучино».

Она не собиралась идти в школу. Родители предложили ей остаться дома, но мысль о том, что придется провести весь день в обществе матери, была невыносимой. Мать продолжала настаивать, чтобы она поделилась с ней своими чувствами.

«Что ты чувствуешь? Что ты чувствуешь? Расскажи мне о своих чувствах».

Если бы Рамона услышала это еще раз, то, наверное, запустила бы в Эдриен чем-нибудь. Поэтому она надела форму и отправилась на занятия. Но по дороге в Касден до нее дошло, что одноклассники накинутся на нее с расспросами о Джулии. Одни — дабы продемонстрировать, что они были ее лучшими друзьями, другие — чтобы как можно больше узнать о случившемся, третьи будут говорить, что покончить с собой могла только сумасшедшая.

Прежде чем осознать это, девушка набрала номер школы, назвалась Эдриен Лэнгстон и сказала, что Рамона не придет сегодня на занятия. Никакой школы. Никакого дома. Она просто погуляет по Центральному парку и поразмыслит о том ее последнем звонке Джулии в пятницу вечером.

Джулия подняла трубку почти сразу.

— Да.

— Это произошло опять.

— Твой маленький визитер? Сколько раз я тебе говорила, что на эту тему есть книга, которую ты должна прочитать. Где ты, Господь? Это я, Маргарет. И затем наступит день, когда ты встретишь человека, которого полюбишь, за которого захочешь выйти замуж, чтобы родить ребенка…

— Здорово. Ты говоришь почти как моя мама. Она ведет себя очень странно.

— Твоя мама нормальная. Вот моя, та действительно ведет себя странно. От нее можно ждать чего угодно.

— Серьезно, она в последнее время просто не в себе. Если я спрашиваю у нее об этом, она тут же срывается на меня.

— Пойми, никто на свете не нашел бы в этом ничего необычного. Не думай ни о чем и считай себя счастливой.

Рамона приняла к сведению то, что пыталась донести до ее сознания Джулия, но они с мамой всегда были в большей степени подруги, чем мать и дочь — или мачеха и дочь. Именно поэтому возникшая в последнее время дистанция между ними вызывала у нее беспокойство. Ей нужно было слушать тогда Джулию. Ей не следовало придавать этому значение. Но вместо этого она все продолжала и продолжала твердить, что у них с мамой совершенно иные отношения, нежели в других семьях. Что, если этот разговор лишь напомнил Джулии о том, насколько неблагополучны отношения в ее семье?