Лекции о метафизике - Мартин Хайдеггер

Очень важно (но сейчас мы не будем это обсуждать), что весь раздел написан одним предложением, в сложной языковой структуре которого отражена структура определенной существенной мысли. Подобные разделы позволяют предположить, каким было бы главное произведение Ницше, имей он возможность его закончить. Прежде всего, однако, обратимся к «содержанию». Трудно поверить собственным глазам и ушам: circulus vitiosus deus? Circulus: круг, кольцо – вечное возвращение, но vitiosus; vitium: недуг, болезнь, разрушительное; circulus, круг, который вновь и вновь как необходимое возвращает это vitium; этот отвратительный круг, circulus vitiosus и есть deus? Сам Бог? Вечное возвращение равного, общее свойство сущего в целом: мир. «А вокруг Бога всё становится – …чем?., быть может, „миром“?» – спрашивается в том же произведении (По ту стор., п. 150, VII, 106). Мир и Бог, таким образом, одно и то же? Подобные учения принято называть пантеизмом. Учит ли Ницше пантеизму? Или же здесь просто задается вопрос? Спрашивается: «Не это ли – circulus vitiosus deus?». Был бы это пантеизм, следовало бы сначала спросить, что, собственно, такое πάν, целое, и что такое Θεός, Бог. В любом случае, однако, налицо вопрос – Значит, Бог не умер? И да, и нет! Разумеется, умер, но какой Бог? Умер «моральный», христианский Бог – «отец», у которого ищут спасения, «личность, персона», с которой ведут переговоры и которой рассказывают о своих злоключениях, «судья», которого призывают судить, «воздающий», через которого получают воздаяния за «добродетели», – умер тот Бог, с которым обделывают свои «дела». (Разве прежде кто-либо требовал платы за подлинную добродетель? Разве мать когда-либо требовала платы за свою любовь к ребенку?) Когда Ницше говорит: «Бог умер», имеется в виду этот, и только этот, «моральный» Бог. Он умер потому, что люди убили его. А убили они его потому, что исчислили сообразно своим потребностям в воздаянии и тем самым сделали маленьким его величие как Бога. Этот Бог лишился власти, поскольку был «заблуждением» людей, отрицающих и жизнь, и себя (Сум. ид., VIII, 62). В период предварительной работы над «Заратустрой» Ницше как-то сказал: «Бог задохнулся теологией» (XII, 329). Итак, Бог и боги могут умирать? Еще в молодости, году в 1870, готовясь к работе над «Рождением трагедии», Ницше сделал запись: «Я верю древнегерманскому изречению: все боги смертны» (IX,128).

Такой «атеизм» – дело особое, Ницше никак нельзя отнести к сомнительному обществу поверхностных атеистов, отвергающих Бога на том основании, что его не удается обнаружить в пробирке, и вместо отвергнутого превращающих в «Бога» свой «прогресс». Недопустимо путать Ницше с теми «богоотступниками» («Gott-losen»), которые никак не могли отступиться от Бога, поскольку никогда не искали, да и неспособны искать никакого Бога. Ницше, безусловно, не был атеистом в обычном понимании, однако нельзя представлять его и «сентиментальным», «романтическим», полухристианским «богоискателем». Да и вообще нельзя превращать такие слова и понятия, как «атеизм» и «богоотступничество», в апологетику и ярлыки христианства: как будто если что-то не соответствует христианскому Богу, оно уже и «по сути» атеизм; христианский Бог в не меньшей степени может быть мерилом богоотступничества, если он сам в указанном выше смысле «умер». Заратустра называет и сознает себя безбожником. Как таковой испытывает он крайнюю нужду (и тем самым глубочайшую необходимость) создавать самое нужное; однако эта нужда для него – не только несчастье, но одновременно и возможность высшего счастья. И тогда ставит подобного рода богоотступник вопросы, которые кратко мы выразим так: что осталось бы человеку еще создавать, как мог бы он быть человеком (то есть как мог бы стать тем, кто он есть), если боги просто всегда бы существовали, всегда бы присутствовали? Как камни, деревья и реки? Да разве не должно Бога сперва создать, и не требуется ли величайшая сила, чтобы создавать что-то превыше себя, и разве не должно прежде «пересоздать» человека – последнего, презренного человека? Разве не нужна человеку тяжесть, чтобы не относиться к своему Богу слишком легко? Отсюда мысль мыслей как величайшая тяжесть, circulus vitiosus – отсюда сам круг этот – deus? Итак, богоотступник Заратустра преодолен! Разумеется, однако, продвинулся ли тем самым Заратустра «вперед» или вернулся назад, к христианству, имевшему причины принять для себя единого Бога? Ни то, ни другое, поскольку Заратустра начинает действовать в конце своего пути, на закате, перед погибелью. Такова сущность Заратустры, Ницше никогда не мыслил его другим, и только хромые и уставшие от своего христианства выискивают в утверждениях Ницше дешевые подтверждения своему сомнительному атеизму. Вечное возвращение равного – тяжелейшая мысль, ее мыслитель должен быть героем познания и воли: для него неприемлемо, да он и не может объяснить себе мир и создание мира какой-либо формулой. «Вокруг героя всё становится трагедией». И только в глубине этой трагедии рождается вопрос о Боге, вокруг которого всё становится (но и то – лишь «быть может») миром.

Как мы уже знаем, девятнадцатилетний Ницше в конце повествования о своей жизни спрашивает: «…и где тот Круг, который все-таки объемлет его (человека)? Это Мир? Бог?..». Ответ – теперь снова вопрос: circulus vitiosus deus? Круг, однако, уже определился как вечное возвращение равного, но вместе с тем этот circulus – vitiosus, ужасный; этот ужасный круг объемлет сущее, определяет его в целом, определяет его как мир. Круг сей, равно как и его вечность, можно понять лишь из мгновения, вследствие чего и вопрос о Боге, рождающийся в познании страшного круга на собственном опыте, может быть поставлен лишь из мгновения. Бог, таким образом, все-таки только вопрос? Разумеется, «только» вопрос, а не исчисленная убедительная достоверность. Как видно, здесь мы снова приходим к дилемме: «божественнее» ли Бог в вопросе о нем или же когда он достоверно есть, и как достоверного его можно убрать куда-нибудь подальше и лишь при необходимости призывать? Бог – «только» вопрос, однако как обстоит дело с этим «только»? Но, как и Бог, вечное возвращение, сам circulus vitiosus – тоже вопрос, тоже «только» вопрос.

При мышлении мысли о вечном возвращении равного мыслимое включает в себя также и самого мыслителя. Но происходит это не потому, что размышляют именно о вечном возвращении, а прежде всего потому, что в данной мысли мыслится сущее в целом. Подобная мысль называется метафизической. Мысль о вечном возвращении равного является метафизической мыслью Ницше, поэтому сам мыслитель тоже включается в мыслимое. Должна быть особая причина тому, что метафизическая мысль связана у Ницше со столь важным образом, а находиться эта причина может лишь в метафизике Ницше. Но это мы сможем понять, лишь когда получим достаточно ясное представление о том, что, собственно, называется метафизикой. Вместе с тем станет понятно, и что такое «концепция», поскольку в словосочетании «метафизическая концепция» «метафизическая» – не просто слово, указывающее на определенный вид концепции, но обозначает целую область, которая через структуру концепции раскрывается как метафизическая. Итак, что же такое «метафизическая концепция»?