Папа, спаси меня - Ника Янг

Женя — не простой человек. Но я могу понять его: почти всю жизнь прожила с мужчиной такого типа, и потому сильно привыкать мне не пришлось. Да, поначалу было немного колко, немного остро, но потом все притерлось…

Я не помню, каким был мой отец до того, как умерла мама. Но в шесть лет, когда она скончалась от рака и оставила нас с ним одних на всей земле, он стал таким: острым, колким, неудобным, закрытым и смурным. Мало разговаривал, совсем не проводил время со мной, а после, когда пришла возможность отдать в школу, сделал это с легким сердцем. Он слишком самодостаточный, слишком любящий свободу, и совсем не знающий, что делать с маленькими детьми. Совсем как Женя.

Думаю, за эту похожесть между ними отец и выбрал Женю, когда вдруг узнал, что я беременна. Так и сказал: родить вне брака не позволю, потому либо в ЗАГС, либо на аборт. Запуганной девчонке что оставалось делать? Согласиться. Смириться. Разрешить надеть фату и примерить пышное свадебное платье. Я даже толком не помню, как проходило торжество. Тогда у меня в голове свербила совсем другая мысль…

— Мам, смотри, — Егорка показывает мне камешек, который раскопал по пути следования своего красного камаза.

Я поднимаю большой палец вверх, выражая одобрение, и сын возвращается к своим важным малышовым делам, а я снова погружаюсь в себя.

Мы долго друг к другу привыкали, но потом поняли, кто мы есть на самом деле и сразу стало легче. Женя не был таким закрытым, как отец, и не был таким порывистым, как Кирилл, и я чувствовала, что он не может меня предать — ведь мы вделали все для того, чтобы наша лодочка под названием «брак» плыла по тихим и спокойным водам…

Цветы, романтичные ухаживания, — было все. И в какой-то момент, на берегу песчаного пляжа, куда мы поехали отдыхать летом, глядя, как Егорка весело катается на его сильных плечах, веселится, плескается, я подумала, что, наверное, даже люблю его. Такой спокойной, нормальной любовью. Просто она совсем другая, не такая, в какой я горела вместе с Диким, умирала и возрождалась каждый раз вновь и вновь.

Просто все было по-другому.

Но сейчас, когда над нами нависла такая страшная угроза, как потеря малыша, мы все изменились. Страх вообще обнажает все самые неудобные черты характера. У Жени этой чертой стало раздражение — ему нужен свет, свобода, спокойствие, внимание. Тогда как я, полностью прикованная к сыну, в полной мере дать ему этого не могла, да и не сумела бы.

Тем более в эти дни, когда возле нашего дома, словно коршун, вьётся этот чертов Кирилл…

Я снова вздохнула, почувствовав вдруг, как руки покрываются гусиной кожей, а волосы на загривке встают дыбом. Эта ночь, безусловно, стала самой яркой, самой удивительной, самой уникальной за все время, что я находилась в браке. Но по-другому быть не могло: мы тянулись друг к другу как заряженные частицы, как половинки одного разрезанного яблока. И пусть на утро он смотрел на меня с презрением, решив, что я решилась изменить своему мужу потому, что мне стало скучно в браке, или я поддалась порочной стороне своей натуры, все это ерунда.

По лунному календарю у меня на это время выпадает овуляция, и я уверена, что все у меня пройдет как нужно. Беременность наступит в срок. Я рожу маленького прекрасного малыша. Пуповинную кровь врачи используют для того, чтобы спасти Егорку, и мы все вместе заживем большой дружной малышовой семьей. Жене об этом знать пока будет не обязательно, но я потом, позже, когда весь этот ад закончится, я расскажу ему. Могу предположить, какой вывод, какой выбор он сделает, и нисколько не могу за этого его винить. Но…поговорить с ним прямо сейчас на эту тему я не могу. Может быть, кто-то скажет, что это неправильно, неверно, но это — жизнь. В жизни вообще все неправильно и неверно. Например, то, что маленький ребенок, который еще и нагрешить не успел, — тяжело болен.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Ма-ма! — Егор подбегает ко мне и несет свою добычу: три больших и один маленький камешек. Это служит сигналом мне: сын вербально говорит, что ему нужно сменить обстановку, поиграть во что-то другое, и он соскучился по мне. Мы очень много времени проводим вместе, буквально врослись друг в друга, и потому я считываю его желания буквально на лету.

— Бежим на горку! — вскакиваю я, вытягиваю вперед руки, изображая «крокодилью пасть», и делаю вид, будто хочу съесть малыша. С веселым визгом он бежит вперед, и мелкий песок выбивается из-под его быстрых ног, обутых в легкие сандалики.

Как прекрасно и беззаботно детство! Как весело и недолговечно оно! И как же мне хочется продлить, до самой последней секунды продлить его, и сделать это детство счастливым, таким, каким оно и должно быть!

— Бе-жим! — со всех ног несется Егор на пластиковую желтую горку. На нее падает тень от большого дома, и воздух прозрачен и свеж, и у меня в груди все замирает от того, какой счастливой я чувствую себя в эту самую секунду, когда Егор катится с горы в мои объятия, раскрыв от счастья рот! Я точно знаю, что это мгновение, это лето, этот день никогда не повторятся, и хочу остановить мгновение, чтобы продлить его, чтобы остаться здесь навсегда…

Нагулявшись вволю, мы идем домой. Садимся на лавочку у подъезда, вытряхиваем песок из обуви и заговорщицки перемигиваемся. Сегодня мы нашли клад — два белых камушка и хотим показать его Жене.

Дом встречает нас ароматами еды и не сразу, но я чувствую тонкий запах корицы.

— А я вас обедать жду, — говорит Женя, показавшись в дверях кухни. — А вы все не идете!

Он улыбается мне, а следом присаживается на корточки, чтобы стать на один уровень с Егоркой.

— Ну что, боец, как дела?

— Мы нашли клад! — сын снимает панамку и доверительно протягивает маленький кулачок, в котором зажаты камешки.

— Клад? — улыбается Женя. — Это очень хорошо! Нам очень нужен клад!

— А я его нашел! Вместе с мамой! — радуется ребенок.

— Мойте руки, кладоискатели, и срочно обедать. Я не стал заморачиваться и сварил пельмени.

— И правильно сделал! — хлопает в ладоши сын. — Не хочу мамин суп!

— Ну уж нет! — встает во весь рост Женя. — Мамин суп нужно есть просто обязательно, чтобы вырасти большим и сильным!

Но Егор уже не слышит — как всякий подвижный малыш, не любит нравоучения. Он со всех ног несется в ванную комнату, и оттуда тут же раздаются звуки морского боя — думаю, лодочкой стало мыло, а большим кораблем, которое нуждается в спасении изх раковины, — мыльница.