Последний довод побежденных - Сергей Лапшин

Терехов не завидовал наступающим. И вместе с тем деловито и внимательно, прислушиваясь к уточнениям своих бойцов, набрасывал план укреплений. Пригодится. Вот именно это и поможет сэкономить несколько сотен жизней бойцов.

* * *

«Смогу ли я когда-нибудь гордиться совершенным? Этот вопрос я задавал себе неоднократно, но до сих пор не нашел на него ответа.

Я могу спокойно спать, и меня не мучают кошмары. Я сознаю, что это именно я виноват в расстреле, это я отдавал приказ и следил за его исполнением. И посему я отдаю отчет себе в том, что и ответственность полностью лежит на мне. Я не хочу уходить от нее, не хочу прятаться и утверждать, что я был кем-то или чем-то вынужден скомандовать открыть огонь. Нет, не было никаких таких обстоятельств. И никто не отдавал мне приказа. Это полностью моя инициатива.

Были ли они партизанами? Этот вопрос менее всего волновал меня тогда. И сейчас он также неважен. Достаточно того, что они были врагами. Неоспоримо, что враги бывают разными. Но мы здесь, сейчас, столкнулись с теми, кто действительно угрожает самым основам, самому существованию нашей нации.

Я не верю в слепую и примитивную пропаганду. Каждое слово, которое я произношу, отражает мои личные убеждения. Я уверен в том, что говорю.

Пресловутое „жизненное пространство“ — отнюдь не единственная причина. Весь уклад жизни, поразительная приспособляемость русских, умение выживать в любых условиях и непоколебимая вера в коммунизм — вот то, что делает нас смертельными врагами. Нельзя сравнивать русских с французами и англичанами. Даже с поляками никакого сравнения быть не может. Долгие годы сосуществования помогли нашим восточным соседям проникнуться германской культурой, перенять что-то из нее и добавить в свой национальный характер.

Русские же поступили иначе. Столетиями питаясь истинно немецким духом, призвав на трон собственной волей представителей высшей нации, однажды они совершили предательство. Бунтом пьяного быдла растоптали все завоевания, все достижения своих императоров и царей, пустив к власти жидовствующую мерзость.

Что толку скрывать, каждый из нас в ту пору, двадцать лет назад, думал, что агония России будет скоротечна. Кроме того, времени обращать внимание на вакханалию еврейства на востоке у нас не было. Собственные проблемы требовали немедленного решения. Следовало сосредоточиться на поднимающем голову немецком коммунизме, на псевдорабочем движении. Когда мы справились, когда окончательно качнули чашу весов в свою пользу, пожалуй, мы единственные понимали, насколько опасны последователи Маркса. Мы сами сражались с этой чумой, мы выжили в кровавой и совершенно беспринципной борьбе. Каково же было наше удивление, когда, посмотрев на карту Европы, мы обнаружили, что большевистская Россия вполне жива и даже здравствует!

Бессмысленность жертв, вот что страшно. Все, принесенное нами на алтарь победы — наши свободы, наше самоотречение, и наши жизни, — могли стать хрупким замком из песка, обреченным на уничтожение приливом большевизма. Словно язвы тяжелой болезни, очаги коммунизма тут и там вспыхивали на теле Европы. Что оставалось делать нам? Смотреть и безропотно сходить в уготованную нам могилу?

Мы нанесли удар, как того и требовала логика событий. У нас не было выбора — будущее своего народа или химера псевдогосударственного образования.

Казалось, наши расчеты верны и безупречны. Ведь, в самом деле, кто мог предположить, что русские довольны создавшимся положением вещей? Рабским трудом день изо дня, геноцидом, расстрелами и кровавым пиром еврейства, свившего гнездо в их Кремле. Нам казалось, что достаточно одного толчка, чтобы колосс рухнул, явив всему миру свое насквозь прогнившее нутро. Это была бы победа. Мало того, победа в чисто стратегическом, тактическом плане, но и победа в умах. Коммунизм как тупик развития общества, а вместе с тем мы могли сдать в утиль любые идеи свободы равенства и братства, классовой солидарности, и тому подобной чепухи.

Сейчас, на исходе второго года войны, я могу твердо сказать — мы ошибались. Я не снимаю вины с себя, но нужно четко осознавать, что не я принимал ранее решения, меня не было на Восточном фронте. Я служил своей стране на том месте, на котором Рейх счел меня необходимым. Если бы… Ах, если бы…

Национал-социализм тверд в своих устремлениях. Мы, немцы, имеем право брать то, что сочтем необходимым. И это наше право в немалой степени проистекает из нашей способности защитить и приумножить завоеванное. Мы не собираемся подстраиваться под другие нации, и мы не обязаны щадить то, что называется национальным характером и колоритом. Все иные народы, кроме немецкого, интересуют нас лишь в той степени, в какой они способны служить немцам. Выживут ли они при этом? Безусловно да, если воспримут как доминанту нашу культуру. Если поймут, что цели немецкого народа превыше всего, и займут свою нишу в той мировой структуре, которую мы формируем.

Наша же ошибка заключалась в том, что мы со своей меркой подходили к русским. Я могу утверждать, что мы никогда и ни при каких обстоятельствах не сможем сосуществовать с этим народом. Мало того, будучи не готовыми к тому формату войны, которую мы должны были вести, ныне мы пожинаем плоды нашей недальновидности. Мы уже потеряли миллионы, заигрывая и либеральничая с русскими. Если мы не поймем сейчас, сию же минуту, что нам нужно стать другими, измениться, азиатские орды в следующем году войдут в Рейх.

Нам нужно стать сильнее. Возвыситься, воспарить над собственными стереотипами и от слов перейти к делу. Не только лишь в газетных статьях и радиопередачах проводить четкую разграничительную линию между человеком и русским, а явно прочертить ее в действительности. Лишь уничтожив большую часть этого народа, уничтожив физически, аннигилировав его память и культуру, мы сможем решить задачу выживания, стоящую перед нами, немцами.

Как только мы все поймем, что русский — любой, от мала до велика, женщины и старики, все без исключения, — преступники, лишь тогда мы сумеем в полном объеме осознать угрозу, нависшую над нами.

Большевистские орды рвутся на Запад. И когда они переступят границу цивилизованного мира, нас уже ничто не спасет. Все те, к кому мы проявили здесь милосердие, кого поили и кормили, кому предоставляли труд, зарплату, кому гарантировали свободу, — все они в единый миг присоединятся к этой стае.

Мы говорим о жестокости и допустимости жертв. Мы говорим о преступлениях и забываем, что, когда на кону стоит наша семья, наша нация, не может быть и речи о пощаде по отношению к кому бы то ни было другому. Нам пора твердо сказать „стоп“. Пора уничтожать не только солдат врага, но и так называемых мирных жителей, которых следует рассматривать как резерв вооруженных сил противника.

Мы на стыке, на острие столкновения цивилизаций. Мы не имеем права потерпеть поражения в войне, ибо речь идет о нашем будущем.

Смогу ли я гордиться совершенным?..

Я сознательно отдавал приказ о расстреле. И я ставил задачу командирам взводов, я лично доводил ее до них. Я сам разговаривал с командирами рот, которые вызывали добровольцев. И ни один из них не остановил меня, ни один из них не перечил. Шале, Анг, Мирал — мои лейтенанты, прошедшие вместе со мной и батальоном тяжелую и страшную дорогу отступления, они поняли меня.