Никогда не разговаривай с чужими - Рут Ренделл

— Привет! — небрежно бросил Питер, войдя в дом, но Джон не был в состоянии ответить ему в том же духе.

— Добрый день, — сказал он и натянуто заулыбался.

Питер удивленно посмотрел на него и, прошептав что-то вроде «чертовски вежливо», обратился к Дженифер:

— Это что, все твое барахло? Я думал, приехал за вещами, а не на уик-энд.

Он даже не пошевелился, чтобы вынести ее вещи, и Джон сделал это сам, теша себя глупой надеждой, что соседи подумают, будто Дженифер решила где-нибудь провести выходные и Питер Моран просто подвезет ее до станции. Питер, наблюдая за ним, осклабился:

— Мазохист, да и только.

Они уехали, а Джон, заперев за ними двери, поднялся в спальню и бросился на кровать, эту королевского размера кровать, где уже несколько ночей спал в одиночестве. Однако боль, острая тоска, охватившая его, как только уехала Дженифер, заставила подняться. Он представил их обоих в машине. Ему почему-то казалось, что они смеются, определенно смеются, хоть это и странно. На самом деле Питер Моран выглядел так, будто улыбался-то он с большим трудом, а смеяться не умел вообще.

Когда в следующий раз Джон зашел в библиотеку, он посмотрел в энциклопедии, кто такой мазохист, и нашел, что это человек который получает сексуальное удовлетворение от страдания. К примеру, человек сопровождал свою жену и ее любовника в путешествии под видом слуги, чтобы видеть моменты их интимной близости.

Так вот, значит, как представил его Питер Моран!

Во сне, который приснился Джону на рассвете в воскресенье, он увидел день, когда они с Дженифер расстались. Теперь уже пять месяцев назад. Во сне все было не так как на самом деле, настолько искажено, что некоторые события теперь, когда он бодрствовал, казались просто абсурдными. Ему позволили нести ее чемоданы несколько ярдов, но запретили склониться к ее ногам и почистить ее обувь. Почему такое приснилось? Питер Моран тоже присутствовал во сне, но вместо нормального вида мужчины он появился изуродованным, с отвратительной опухолью на одной стороне лица.

Обычно по субботам, когда не надо идти на работу и никаких срочных дел не предвидится, Джон мог проваляться в постели до девяти или половины десятого утра. Но в эту субботу он проснулся в семь, абсолютно разбитый кошмарным сном. Вместо того чтобы выбросить все из головы, успокоиться и спать дальше, он принялся мысленно рисовать предстоящую встречу с Дженифер сегодня в три часа дня. Возбуждение нарастало, он откровенно боялся этой встречи.

Постель не была очень уж грязной, но выглядела неряшливо и несвеже. Джон поднялся, оделся и принялся менять белье. Простыни были свежие, в прачечной их отлично накрахмалили и выгладили. Джон стыдливо признался себе, что давно не менял простыней, примерно месяц. Но он предположил, что редкий одинокий мужчина меняет их чаще. Разве что такой, как Марк Симмс. Неужели завтра, когда он проснется утром, голова Дженифер будет лежать на подушке, на этой белой льняной наволочке, рядом с его?

Он боялся заниматься любовью. Его невинность, которую он не считал ничем особенным до встречи с Дженифер, полагая, что это норма для одинокого человека, превратилась в непосильное бремя, вынести которое дальше невозможно, стала обузой и абсурдным препятствием. Ему было бы легче, если бы она была девственна тоже, но он знал, что это не так, — был Питер Моран, да и другие тоже. Не единожды она намекала, что они могли бы жить вместе — его выражение, эвфемизм — до свадьбы, но он как-то дал понять, что слишком уважает ее, чтобы заняться с ней любовью до свадьбы, и хочет подождать до первой брачной ночи. Улыбнувшись, она согласилась. Вероятно, ему следовало бы заметить, что особо разочарованной она не выглядела.

Той ночью все было хорошо. Странно, что он употребил эту избитую фразу. Но это действительно было хорошо. Он делал то, чем раньше никогда не занимался, как будто осваивал незнакомый механизм, что всегда возможно, если следовать инструкции. Мир не перевернулся, и к небесам он не вознесся. Джон был уверен, что и она тоже. Но в те первые дни ему было достаточно и этого, так благопристойно оправдывал он себя. В общем, он узнал, как это делать, и, конечно, делал это. Груз сброшен, но оставлен позади на полпути.

За два дня до свадьбы Дженифер сказала, что, как она думает, должна предупредить: если Питер Моран когда-нибудь вернется и захочет ее, она уйдет к нему. Она не сможет ничего с собой поделать. Дженифер была несколько сентиментальна, а тут еще и устала, и Джон отнес все на предсвадебное волнение, на самом деле он ей, конечно, не поверил. Питер Моран был в Америке, так она говорила, преподавал где-то на Среднем Западе в колледже. Но откуда она об этом узнала, Джон понятия не имел. Она не получала от него ни единого письма. Тогда Джон просто посмеялся и сказал — должен он был что-нибудь сказать по поводу бегства своей жены со старым предметом обожания?! — он сказал, что он запрет ее. Пошутил, и довольно слабо. Но потом, когда они регистрировались в мэрии, она неожиданно вернулась к давешнему разговору:

— Ты не должен давать мне никаких клятв, ясно? Ты ничего не должен мне обещать.

Джон думал, что любит Дженифер, но по-настоящему влюбился в нее после свадьбы. Ему нравилось в ней все. Он любовался Дженифер и днем, и ночью, она казалась прекрасной в любом наряде. У него был дом, небольшие сбережения, кое-какое наследство он получил от родителей. Ему нравилось возиться в доме, благоустраивая для нее, но Дженифер, казалось, не хотела никаких перемен.

— Оставь все как есть, — сказала она. — Мне особого уюта не надо, займись лучше садом, это тебе больше нравится.

Поэтому он и купил только эту огромную кровать и превосходное, дорогое старомодное постельное белье, которое теперь было накрахмалено и отглажено. Между этими простынями она была так добра и нежна с ним, но через некоторое время, когда срок индульгенции закончился, он не осмеливался просить ее любви чаще, чем один раз в неделю, а затем не более раза в две недели…

Он себя знал, и знал, что ему никогда не заговорить с ней об этом. Откровенный разговор, доверительность — не для него. Такие вещи проповедует Марк Симмс, но не он. Если их семейная жизнь становится пресной, без секса, значит, так и должно быть, он должен смириться.

К его удивлению, первой заговорила об этом она. С восхитительной простотой она сказала, что такая любовь — самое ужасное, скучное и мучительное занятие и ее не устраивает, она просто заболевает от такого секса. Она была очень тактична и, нежна, но говорила решительно. Почему бы ей, если он позволит — она помялась, но подошла и обняла его, — не попытаться научить его, почему бы им не попытаться вместе?

И началось его счастье, обучение искусству любви с женщиной, которую он боготворил и которая, он так думал, любила его. Все наполнилось новизной, секс стал источником удовольствия, триумфом чувственности. Фраза «Идем спать» приобрела для него совершенное иное значение. Она могла раздвинуть занавески, наполнить комнату светом, скользнуть снова в его объятья, прижаться всем телом и шептать…