Мое имя Офелия - Лиза Кляйн

– Зачем тебе нужно притворяться безумным? – спросила я, не понимая его намерений. Этот разговор происходил поздно ночью, мы находились в комнатах Гамлета. Мы строили наши планы при мигающем пламени одной-единственной свечи.

– Отвергнутые влюбленные впадают в меланхолию, а разве меланхолия не одна из форм безумия? – Пусть они сомневаются в моем душевном здоровье, сказал Гамлет. Он взял перо и бумагу и за несколько минут написал сонет.

– Послушай, – предложил он и начал читать, имитируя акцент:

Его комично приподнятые брови и широкие жесты вызвали у меня улыбку, а обиженный вид, который он на себя напустил после этого, заставил меня хохотать до упаду.

– Неплохо, но и не совсем хорошо, – заметила я. Действительно этот поспешно написанный стих страдал отсутствием музыкальности, и ритм его хромал.

– «Не верь, что правда – это ложь» может означать «не верь в мою любовь».

Я кивнула, хотя такая трактовка показалась мне туманной.

– Это не имеет значения, так как я знаю, что ты меня любишь, – с этими словами я лукаво наклонила голову.

Но Гамлет очень деловито ответил:

– Эти стихи должны хорошо послужить моей цели.

– Каким образом? – спросила я.

– Если Клавдий совершил преступление, его рассудок и здравое суждение должны были пострадать, и он будет обманут; то есть, он поверит, что наша игра – это правда. Если он невиновен, он распознает правду: что мы только изображаем влюбленных.

– Ты знаешь, что это неправда – то, что мы только влюбленные. Мы – муж и жена, – мягко напомнила я ему.

– Конечно. – Он махнул рукой. – Я говорю о правде нашей игры.

– А как должен среагировать мой отец? – спросила я, сомневаясь в надежности доводов Гамлета.

– Полоний, так как он не злой, а всего лишь глупый, – прости меня, но он глуп, – поверит, что эта чепуха является доказательством моей любви, – объяснил Гамлет. – Теперь мы устроим так, чтобы этот стих прочли все, и понаблюдаем за их реакцией.

– Нужно написать письмо, подтверждающее, что ты написал это стихотворение для меня, – подсказала я.

– Да, конечно. Я об этом не подумал. – Гамлет снова взялся за перо и написал письмо, в котором обращался ко мне «Прекрасная Офелия». – Понимаешь, я должен назвать тебя «прекрасной Офелией», потому что этим обращением выдвигаю ложное предположение, будто твоя красота нарисована краской.

Я старалась улыбнуться, но не могла понять, как послужит его цели то, что он так напишет обо мне. Гамлет почувствовал мою обиду и поднял взгляд от письма.

– Я, и правда, люблю тебя, Офелия, моя истинная жена.

– А я тебя, супруг моей души, – отозвалась я, снова успокоившись.

– Помни, когда мы не одни, я буду играть роль томного влюбленного, а ты – снисходительной возлюбленной; ты не будешь проявлять ко мне жалости, а я все равно буду лебезить перед тобой. Посмотрим, как они встретят такую любовь.

– Да, я буду наслаждаться этой игрой, – согласилась я. – Подобно паре записных шутов, мы будем дергать за бороду старших. – Я сунула письмо за корсаж и поцеловала его на прощание, пожелав спокойной ночи.

На следующее утро я побежала к отцу, делая вид, будто расстроена, и рассказала, как Гамлет пришел в мою комнату, когда я там вышивала. Я описала его приспущенные чулки без подвязок, расшнурованный камзол и бледное лицо. Изобразила изумленный взгляд Гамлета, показывая отцу, как он смотрел на меня. Схватила отца за руку и крепко сжала ее, чтобы он почувствовал мое отчаяние. Другой рукой провела по своему лбу, как раньше делал Гамлет. Потом кивнула, вздохнула и отодвинулась от отца, и все это без единого слова.

– Именно так он себя вел! – заявила я. – Он ничего не сказал, но его движения говорили об ужасном страдании. Это было очень странно!

Отец среагировал на мою пантомиму именно так, как предсказывал Гамлет.

– Это образец любовного экстаза! – Он потирал руки от восторга и ущипнул меня за щеку.

Ободренная его радостью, я стала исполнять роль послушной дочери с еще большим рвением. Я так хорошо играла притворную покорность, что даже мой отец, несмотря на то, что был искушен в притворстве, не разоблачил мою маску.

– Я не принимала писем от Гамлета и избегала его общества, как ты мне велел, дорогой отец. Вот, я отдаю это тебе, не сломав печати.

Отец выхватил у меня послание так, будто там были деньги. Прочитав письмо и стихи, он крякнул от удовольствия и, позабыв обо мне, поспешил на поиски короля. Через несколько минут я последовала за ним, мне было даже немного жаль отца за то, что он оказался таким легковерным. Он метался по замку, пока не выяснил, что Клавдий заседает с придворными в главном зале. Пока отец спускался туда, буквально спотыкаясь от спешки, я поднялась по лестнице башни на аркаду, откуда могла смотреть вниз и наблюдать за их встречей, оставаясь незамеченной.

Сидя на возвышении, Клавдий тихо беседовал с Розенкранцем и Гильденстерном. Гертруда прижалась к нему, кажется, ей было скучно слушать об их делах. Она держала корону на коленях и от нечего делать полировала ее о свою юбку. Я была удивлена, так как никогда не видела, чтобы она так держалась, позабыв о гордости. Потом я поразилась, увидев, как стражник в сине-белой ливрее подошел и остановился рядом с королем. Стражник широко расставил ноги и угрожающе скрестил руки на груди. Одной рукой он держал длинную пику, увенчанную острым наконечником и устрашающего вида изогнутым лезвием. Я узнала в этом стражнике Эдмунда. Этому негодяю очень подходит роль солдата-наемника, подумала я, которому платят за то, чтобы он охранял Клавдия и сражался в его битвах.

Когда оба придворных собрались уходить, Гертруда подалась вперед и подозвала их к себе. Я напрягала слух, чтобы расслышать ее слова. Королева озабоченно хмурила лоб. Кажется, она просила Розенкранца и Гильденстерна о какой-то услуге. Они с готовностью кивали головами, соглашаясь все исполнить. Я уловила слова «друзья Гамлета» и «навестите моего сына, который сильно изменился».

Гамлет не обрадуется их визиту, мрачно подумала я. Гамлет набросится на этих посланников, как волк на пару уток.

Вбежал мой отец, объявив о прибытии послов из Норвегии, и пообещал, что после их ухода он сообщит очень важную новость относительно последних настроений Гамлета. Я невольно улыбнулась, услышав, как мой отец торопится получить аудиенцию. Затем вошли послы, в накидках, подбитых мехом, они принесли с собой карты и много документов. Старший посол громко объявил, что, благодаря его мудрой дипломатии, принц Фортинбрас отменил брошенный Дании вызов. Фортинбрас был серьезной угрозой, как я знала, поскольку он собирался отобрать земли, которые его отец отдал королю Гамлету, проиграв сражение. Но Клавдий только отмахнулся от послов и велел им прийти к нему на пир вечером. Как не идет ему королевская мантия, небрежно лежащая на его беззаботных плечах, подумала я.