Убийство Царской Семьи и членов Романовых на Урале - Михаил Дитерихс

Затем уголовному розыску удалось установить почти полностью список лиц, состоявших в охране дома особого назначения, равно и данные о том, из кого именно состояла охрана и каким порядком она формировалась. Распоряжения по этой части исходили от Исаака Голощекина, областного военного комиссара, а приводились в исполнение комиссарами Сергеем Витальевичем Мрачковским и Александром Дмитриевичем Авдеевым. Первый набирал добровольцев на Сысертском заводе, а второй – на фабрике Злоказова; оба эти завода считались наиболее большевистскими.

Выяснилось, что охрана разделялась на внешнюю и внутреннюю: внутреннюю первоначально составляли 10 добровольцев с Злоказовской фабрики во главе с помощником коменданта дома, рабочим той же фабрики, Александром Мошкиным, но позже, 4–5 июля, всю эту внутреннюю охрану уволили, а Мошкина даже арестовали и заменили какими-то не Екатеринбургскими, а прибывшими из Петрограда или Москвы «латышами». Мошкина и злоказовских рабочих уволили будто бы за кражу золотого крестика у Царской Семьи.

Тогда же и комендант дома, упомянутый выше Александр Авдеев, был заменен комиссаром чрезвычайной следственной комиссии Янкелем Хаимовичем Юровским (по-сибирски – Юровских).

Вместе с тем уголовному розыску в первые же дни работы удалось разыскать и задержать целый ряд лиц, имевших родственные или дружеские отношения с рабочими, служившими в охране. Были задержаны: Мария Медведева, жена начальника охраны Павла Медведева; Евдокия Старкова – мать Ивана Старкова, одного из охранников; Анна Тимофеева – знакомая охранника Леонида Лабушева; Феликс Якубцев – приятель охранника Ивана Колотова; наконец, Михаил Летемин – охранник команды, пробывший в ее составе от начала ее сформирования до последнего дня ее существования, 22-го июля, когда она была распущена Павлом Медведевым.

У всех этих лиц и еще у родственников охранников Поповых и Сафоновых были произведены обыски и найдены разные вещи, принадлежавшие бывшему Государю и членам его Семьи. Большая часть вещей оказалась у Летемина и Медведевой; перечень этих вещей был помещен выше. У Тимофеевой нашли брюки Государя Императора, военные, гвардейского стрелкового полка, с надписью рукой Царя внутри левого кармана: «4 августа 1900 года, возоб. 8 октября 1916 года». Брюки эти были принесены к Тимофеевой для сохранения Леонидом Лабушевым. У Стрекотиных нашлось пасхальное яйцо с Императорским гербом и золотое кольцо с вынутым камнем; у Поповых – бинокль хороший; у Старковых – деревянный полированный ящик, 3 вилки, 2 пасхальные свечи, термометр, полфлакона духов, 4 больших батистовых носовых платка, 1 чулок, овальный подпилок, 5 рамочек для фотографических карточек, металлический брелок и серебряный брелок-свисток.

Все найденные и отобранные вещи были предъявлены уголовным розыском Чемадурову, который и признал следующее.

Найденная у Летемина собачка принадлежала наследнику Цесаревичу, ее звали Джой, образ и кресты-ковчежцы с мощами святителей тоже принадлежали наследнику Цесаревичу, у которого они висели всегда в изголовье кровати. Ему же принадлежали игрушки и стекла волшебного фонаря. Зонтик и фотографический панорамный аппарат принадлежали Государыне Императрице, причем зонтик Ее Величество хранила как подарок ее матери еще в юношеские годы Государыни. Ей же и Великим княжнам принадлежали собственноручной работы вязаные скатерти и салфетки, а пуговки с бриллиантиками были Великих княжон.

Вещи, найденные у Медведевой, кроме серебряных колечек, принадлежали доктору Боткину, а колечки – Великим княжнам, хранившиеся как память о посещении Костромских монастырей во время празднования 300-летия Дома Романовых.

Отобранные у Старковых носовые платки с вырезанными метками принадлежали Великим княжнам, а все прочие вещи – наследнику Цесаревичу.

Относительно найденных у Тимофеевой брюк Чемадуров заметил, что в отношении одежды Государь Император отличался особой аккуратностью и бережливостью, носил вещи подолгу и сам отмечал где-либо на подкладке или внутри, когда предметы одежды обновлялись.

При расспросах упомянутых лиц, задержанных в разных местах и в разное время, Поповы отозвались незнанием чего-либо о судьбе Царской Семьи, а мать Ивана Старкова добавила, что, по словам ее сына, их, охранников из рабочих, в ночь с 16 на 17 июля не пустили в караул, но что ночью ее сын видел, как из ворот дома Ипатьева выехали два очень больших автомобиля и ушли куда-то по Вознесенскому проспекту в сторону Главной улицы (это могло быть направление на деревню Коптяки). Рассказы прочих задержанных совпадали в основном, что расстреляны вся Царская Семья и жившие с ней в Ипатьевском доме придворные и слуги, кроме мальчика Седнева. При этом Якубцев, со слов своего приятеля – охранника Колотова, добавлял, что тела после расстрела были зарыты там же, в саду дома Ипатьева.

Но особой тождественностью описания событий, происшедших в ночь с 16 на 17 июля, отличались показания Марии Медведевой и Михаила Летемина. Первая рассказывала со слов своего мужа, начальника охраны, просто, откровенно и ясно то, что он рассказал ей, когда 18 июля она приехала к нему в дом Попова, по его телефонному вызову, а Летемин, утверждавший, что он жил с женой на частной квартире и пришел на службу только утром 17 июля, передавал о событиях ночи со слов охранника Андрея Стрекотина, стоявшего в ту ночь на посту у окна комнаты нижнего этажа, где был пулемет, и откуда видел, что делалось в комнате, где были обнаружены следы крови и пуль.

Вот что рассказала Мария Медведева.

«Оставшись наедине со мной, муж объяснил мне, что несколько дней тому назад Царь, Царица, Наследник, все Княжны и слуги Царской Семьи, всего 12 человек, убиты. Подробности убийства в этот раз мой муж не передавал. Вечером муж мой отправил команду на вокзал, а на другой день мы с ним уехали домой, так как начальство уволило его в отпуск на два дня для раздачи денег семьям красногвардейцев.

Уже дома Павел Медведев рассказал мне несколько подробнее о том, как было совершено убийство Царя и его Семьи. По словам Павла, ночью, часа в два, ему велено было разбудить Государя, Государыню, всех Царских детей, приближенных и слуг; Павел послал для этого Константина Степановича Добрынина. Все разбуженные встали, умылись, оделись и были сведены в нижний этаж, где их поместили в одну комнату; здесь вычитали им бумагу, в которой было сказано, что “революция погибает, должны погибнуть и вы”. После этого в них начали стрелять и всех до одного убили; стрелял и мой муж; он говорил, что из Сысертских принимал участие в расстреле только он один, остальные же были не “наши”, т. е. не нашего завода, а русские или не русские, этого мне объяснено не было. Стрелявших было тоже 12 человек; стреляли не из револьверов, так по крайней мере объяснял мне муж. Убитых увезли далеко в лес и бросили в ямы какие-то, но в какой местности, ничего этого муж мне не объяснил, а я не спросила».

Так просто говорила Медведева. Из тона, которым она рассказывала, было совершенно ясно, что она передает только то, что ей счел нужным рассказать муж; чего он ей не говорил, она не знает, и ни о чем сама его не спрашивала. Так же просто предъявила она и вещи, оставленные ей мужем, когда он через два дня уехал в город и с тех пор о нем никаких сведений не было. Она знала многих из Сысертских рабочих, участвовавших вместе с мужем в охране дома особого назначения, и всех, кого вспомнила, так же спокойно назвала. И делала, и рассказывала все так откровенно и охотно не потому, что боялась за свою участь и выдачей других хотела облегчить свое собственное положение; этого совершенно не чувствовалось. Говорила так – просто потому, что знала; совершенно так же она себя держала и впоследствии, когда ее допрашивали следственные власти. Не потеряла она этого свойства и тогда, когда семь месяцев спустя, после занятия Перми, был задержан и допрашиваем ее муж; она и тогда, ему в глаза, подтвердила, что он сам ей сказал, что тоже стрелял, а чего не говорил, того она и не знает, и никогда сама не спрашивает мужа «о служебных делах».