Летние обманы - Бернхард Шлинк

Рассказчик умолк. Он выключил маленькие лампочки на потолке, которые освещали мое и его сиденья. Может быть, он не хотел, чтобы я увидел, как он переживает? Я ничего не сказал, только взял его руку и быстро пожал.

— Да, он не вернулся. Я стоял и ждал, а через полчаса позвонил нашему атташе. Тот созвонился с министром, и министр тотчас же вызвал полицию, перекрыл дороги, ужесточил контроль в аэропортах, поднял по тревоге береговую охрану. Меня препроводили в полицейское управление и дали просмотреть сотни фотографий. Я не узнал на них ни того ни другого господина. За мной заехали немецкий посол с женой и забрали меня к себе в резиденцию; в создавшейся ситуации они не хотели бросать меня одного. Все были внимательны, дружелюбны, старались для меня что-то сделать.

В первую ночь я не спал. Однако с наступлением нового утра я снова воспрянул духом и с надеждой начал новый день. В последующие дни я тоже встречал каждое утро с надеждой, пока поневоле не убедился, что дело выглядит скверно. Посол рассказал мне то, что ему было известно о торговле белыми женщинами на Востоке. Вернувшись в Германию, я прочел все, что только смог найти, об этом вопросе. Раньше в определенных местах существовали своего рода перевалочные пункты, где происходила торговля похищенными женщинами. На этих торгах можно было, если повезет, перекупить свою. Теперь женщин снимают скрытой камерой, заинтересованные лица, ознакомившись в Интернете с видеофильмом, делают заказ, и торги ведутся по Интернету. Лишь после этого женщину похищают. К тому времени, как об этом узнает ее муж, или друг, или полиция, ее уже и след простыл.

Вам, вероятно, интересно будет узнать, какова судьба этих женщин. Мы говорим о самых высококлассных женщинах и самых высоких ценах. Если женщина соглашается играть по предложенным правилам, все складывается для нее более или менее благополучно. Если не соглашается, то ее перепродают, и, перейдя несколько раз из рук в руки, она в конце концов оказывается в борделе в Момбасе.

Я попробовал поставить себя на его место. Каково это должно быть, тоскуя о любимой женщине, надеяться только на то, что она жива и здорова, находясь в объятиях другого мужчины? Зная, что ты, может быть, сумеешь ее вернуть тогда, когда на нее уже не польстится даже пьяный матрос в Момбасе? Как долго ты будешь по ней тосковать? Как долго будешь ждать?

— Через год началась иракская война. Я не думал, что ко мне она может иметь какое-то отношение, а я — к ней. Но богатые кувейтцы испугались и стали уезжать за границу: в Лос-Анджелес, или Канн, или в Женеву, смотря где у них были свои дома.

В Женеве она от него сбежала. Она вылезла из окна, перелезла через ограду, остановила на дороге машину и прямо из автомобиля позвонила мне, позаимствовав у водителя телефон. Я вылетел в Женеву ближайшим рейсом. Она боялась, что ее будут разыскивать и поймают, и боялась оставаться одна. Студент-водитель отвез ее в читальный зал университетской библиотеки, там она меня и ждала.

Вы знаете университетскую библиотеку в Женеве? Великолепное здание с читальным залом — как на картинке начала века. Она сидела в середине первого ряда, выделяясь необычным нарядом, ярко накрашенная, надушенная. Когда я подошел к ее столу, она сидела опустив голову. Я дотронулся до ее плеча, она вскинула голову и громко вскрикнула. Но тут узнала меня.

Из кабины пилота раздался голос капитана: он предупредил, что мы входим в зону турбулентности, и велел достать и застегнуть ремни безопасности. По рядам пошли стюардессы, проверяя, как выполняется распоряжение пилота, они будили заснувших, у которых ремень безопасности был скрыт под пледом, и собирали бокалы.

Мой сосед умолк, наблюдая за происходящим.

— Дело, кажется, серьезное. Я еще никогда не видел, чтобы в первом классе стюардессы будили пассажиров.

Он обернулся ко мне:

— Вы боитесь, когда во время полета возникает опасность? Или вы верите в Бога? Что все мы в руках Божьих? Я в Бога не верю. Не верю в Бога и не знаю, верю ли еще в справедливость и правду. Раньше я думал, что, если человеку жить осталось недолго, он говорит правду. Но может быть, те, кому недолго осталось жить, как раз и бывают самыми отъявленными лжецами. Когда же им еще, как не в этот миг, показать себя во всей красе? Правда… Что такое правда, если она не скреплена подписью и печатью судьи? И что такое ложь, если она-то и скреплена? Что значит правда, если она только бродит в чьих-то головах и не подтверждена соответствующим образом? — Он опять хохотнул своим тихим и добрым смешком. — Вы уж простите, я немного не в себе. Мне страшно, когда во время полета возникает опасность, а то, что происходит сейчас, очень похоже на настоящую опасность. Но я не буду больше говорить, как Пилат или Раскольников. Иначе вы спросите себя, с какой стати вам меня слушать?

Затем началось такое, словно огромная рука схватила самолет и принялась им играть. Она трясла его, кидала вниз, снова подхватывала и снова кидала. Тело мое крепко удерживал ремень безопасности, но ощущение внутренних органов было такое, словно они все сорвались со своих мест; я крепко сцепил руки на животе. Сидевшую через проход женщину вырвало; мужчина передо мной звал на помощь, у меня за спиной попадали вещи из багажного отсека. Только когда все успокоилось и самолет выправился, напал страх перед тем, что случилось и что еще может случиться. Тряска еще не закончилась. Самолет ухнул еще раз, и сила тяжести еще раз трепанула тело, дергая за внутренние органы.

— Вот так же было, когда мы снова оказались вместе. Что-то трепало нас и дергало. Это действовало как яд. Иногда все шло спокойно, но мы не доверяли друг другу. Мы следили друг за другом, пока один из нас вдруг не срывался. И тут начиналось: сперва холодно и резко, затем громко и грубо.

Опять он говорит? О чем он? Их «что-то трепало и дергало»? Какое еще «что-то»?

— Такое было ощущение. Как буря, которая треплет наш самолет. Сила, над которой мы не властны. В читальном зале мы бросились друг другу в объятия, и я всю ночь не выпускал ее: в первую ночь и последующие ночи. Мы съехались вместе, хотя раньше никак не решались, и вообразили, что все опять хорошо. Но она отказывалась спать со мной, и сперва я думал, что у нее психологическая травма, как бывает при изнасиловании, потом начал задаваться вопросом: любит ли она меня еще? Или часть ее сердца осталась с ним, с атташе? Может, для нее все было не так уж и страшно?

— С атташе?

— Ну да. Это он устроил ее похищение.

— Атташе? Его судили?

— Чтобы вылететь из Женевы в Берлин, ей потребовалось временное удостоверение личности. Мы поехали в Берн к немецкому послу и рассказали ему нашу историю. Он переговорил со швейцарской полицией, и там сказали, чтобы в Германии мы обратились в немецкую полицию. В немецкой полиции сказали, что она может обращаться только к швейцарской полиции. Никому не нужны были политические осложнения с Кувейтом. Мы могли бы подключить средства массовой информации, и после статьи в «Бильде» полиция и министерство иностранных дел, вероятно, вынуждены были бы предпринять какие-то шаги. Но мы не хотели вмешивать в свои дела прессу.