Тёмные времена. Звон вечевого колокола - Илья Куликов

– Дим, а скажи, – спросил князя Переславля княжич Василий, – а если новгородцы позовут ливонцев, мы выстоим?

– Не думаю, что в Новгороде об этом думают. Скорее они сейчас будут искать себе защитника на Руси и пытаться втянуть его в междоусобную брань. Мы прольём кровь и ослабнем, а именитые люди Новгорода после этого предпочтут победителя.

– Интересно мыслишь, брат, – задумчиво сказал Василий, – а мне кажется, что в Новгороде нет единства, а посему они вместо того, чтобы сами искать князя на Руси и развязывать кровавую междоусобицу, будут ждать, что князь сам их найдёт, или пойдут под руку Ордена.

– Едва ли они смогут пойти под руку Ордена, так как в первую очередь против этого будет простой люд – православные.

– А почему бы тогда Новгороду не позвать на княжение Довмонта Псковского? – спросил Василий.

– Если Новгород позовёт на княжение Довмонта, то может получиться, что Новгород подчинился Пскову, который, как я понимаю, и так теперь стал весьма самостоятельным. Нет, именитые люди Новгорода едва ли захотят терять свой вес на земле Новгородской и тем более передавать его Пскову.

– Это верно, – согласился Василий, – именитые люди Новгорода едва ли захотят своей властью делиться.

Впрочем, ратники Дмитрия Александровича шли к Новгороду достаточно быстро и вскоре соединились со смоленскими князьями. На Новгород пошёл сам великий князь Смоленский Глеб Ростиславович и княжич Константин Ростиславович, супруг их сестры.

Шёл февраль. Ударили страшные морозы. Рать пришлось остановить, так как лютый холод не давал ратникам идти. Впрочем, это было едва ли помехой для всего похода. Несколько дней ратники отогревались, разбив лагерь, а после продолжили путь.

Водить рати зимой было намного легче, чем летом. Конечно, иногда приходилось пробиваться в снегу, но это было куда проще, чем лезть вперёд по пояс в болотной жиже или же сквозь бурелом и заросли, когда коней облепили кровососущие насекомые и они едва слушаются. К морозу ратники были привычные, и ночевать под открытым небом зимой они были обучены. Обмороженных и замёрзших в рати не было и быть не могло.

Главное в таком походе было, чтобы никто не отбился и не отстал, так как в этом случае человек был бы обречён. Ежедневно князья пересчитывали всех своих ратников, но отставших не было. Хуже бывало, если шло большое войско с множеством ополченцев. Тогда отставшие были, и приходилось искать их, так как если человек оставался один зимой в неизвестной и незнакомой ему местности, то едва ли мог продержаться неделю. А в остальном рать шла весело. Нередко ратники затягивали песни, некоторые из которых были весёлыми и потешными, а некоторые были полны великой русской печали. Поющие люди быстро согревались и шли бодрее.

Князья нередко тоже присоединялись к поющим, и в этот момент казалось, что они, как в стародавние времена, ещё до принятия князем Владимиром Святым христианской веры, простые предводители дружины, и их правление скорее заключается в воинской службе стране.

Уже скоро Дмитрий Александрович должен был привести рать к тому месту, где он договорился встретиться со своим дядей.

Гремел вечевой колокол, и простые люди Новгорода спешили на его звон. Посадник Павша Ананьевич и бояре также спешили на вече. В том, что колокол зазвонит, Павша Ананьевич даже не сомневался, так как видел, что в городе появились и смерти от голода, и ужас перед грядущей расправой, которую намеревался учинить над Новгородом великий князь.

– Новгородцы, – обращался к собравшимся Ефим Ануфриевич, старый человек, заслуживший любовь и признание народа, известный своей честностью, а самое главное, являющийся простым гражданином Новгорода и никогда не искавшим боярства, – нас лишили хлеба насущного, мы умираем от голода, а в это время на складах у бояр и купцов его столько, что можно накормить всех от мала до велика! Бояре! Где ваше человеколюбие? Новгородцы! Почему не смотрите и не видите, как наживаются на смертях наших?

– Истина, – поддержал Ефима Ануфриевича Павша Ананьевич, – хлеб для кого-то стал просто наживой, новгородцы, и теперь кто-то карманы себе набивает!

– Да ты стыд поимей, Павша Ананьевич, ведь большую часть хлеба твои люди и скупили! – закричал ему боярин Роман Константинович.

– А это чтобы вам, жадным рожам, не дать совсем беде совершиться, – отвечал Павша Ананьевич, который понимал, что он и так достаточно нажился, а раз уж зазвучал вечевой колокол, то лучше быть с народом, чем против его, – движется на нас, новгородцы, поганец Юрка Паскуда с великим князем Ярославом Ярославичем! Принудил нечестивый князь к походу Смоленск, Дмитрия Александровича и много кого ещё! Великий князь объявил себя врагом Святой Софии и хочет уже не только вольницу нашу уничтожить, но и стереть с лица земли Отца Городов Русских! Я скупил хлеб, чтобы в случае, если осаду придётся держать, было чем питаться нам!

– Любо! Любо!

Ефим Ануфриевич посмотрел на посадника. Простой мужик никак не мог понять, в чём обманывает его посадник, но чувствовал ложь.

– Новгородцы, хлеб у бояр на складах мыши едят, а у меня в соседнем доме вчера дитя малое похоронили, так как не выдержал голодного времени младенец! Что же это такое творится! Мы не только осаду не выдержим, но и до весны не дотянем!

– Дотянем, – закричал Павша Ананьевич, – если сегодня же заберём весь хлеб и передадим его мне. Я поставлю людей, чтобы выдавать хлеб на семьи, а там пусть делят!

– Любо!

– А чтобы бояре не попрятали, так пойдём и возьмём хлеб! – продолжал посадник. – А коли какой богач хочет купить себе хлеб выше нормы, то пусть покупает его у меня в пять раз дороже, чем он сейчас! На средства эти я рать буду собирать, чтобы устоял Новгород!

Народ ревел, требуя хлеба и справедливости. Павша Ананьевич понимал, что только жертва может успокоить простой люд, и продолжил:

– Вон он стоит, главный наш мучитель! – сказал Павша Ананьевич, указывая на боярина Себеслава Игоревича. – Он женился на дочери моей, новгородцы, и хотел использовать это, чтобы глаза я свои на преступления его не открывал! Не бывать этому. Покарай его, народ!

Толпа стащила боярина Себеслава Игоревича и принялась бить и топтать его, а кто-то и вовсе размозжил ему голову топором.

– Сдохни, кровопивец! Сгори в аду, мучитель! – кричал простой народ, пиная уже мёртвого боярина.

Павша Ананьевич, глядя на смерть своего зятя, про себя отметил, что бесстыжий это был человек и, наверное, вправду уготована ему геенна огненная. Дочь придётся в монастырь отдать. Но что поделаешь, такова жизнь. В противном случае Себеслав Игоревич начинал слишком много себе позволять.

– Новгородцы, – закричал Ефим Ануфриевич, – посадник-батюшка, так пойдём и заберём весь хлеб и давай рать собирать! Я сам за родной город встану.

– Спасибо тебе, Ефимий! – отвечал Павша Ананьевич, который теперь с замиранием сердца прикидывал, какие барыши сулит ему хлебная торговля, если простой народ сам согласился на то, что цена на хлеб для богатых ещё вырастет. Бедные всё равно купить его себе не смогут позволить. Главное, чтобы не перепродавали.