Святой праведный Алексий Мечев - Анна А. Маркова

долга и честно работать не за страх, а за совесть, указывая на пример древ них христиан, исправно плативших подати римским властителям.

На светлой душе Батюшки не было ни одного греха и против гражданской власти, везде и всюду он был «правилом веры и образом кротости», побеждавшим сердца даже безбожников. Итак, не в разуме «кичащем и надмевающем», а в любви назидающей и согревающей проходил батюшка о. Алексий свой жизненный путь от детской колыбели до скромной могилки на Лазаревском кладбище…

…Отсюда, с Лазаревского кладбища, с убогой могилки точит любовь свое чудное миро, которого хватит на всех…

Священник Константин Ровинский

Воспоминания об О. Алексии Мечеве

Помимо сильных потрясений и испытаний, перенесенных во время второй революции, я пережил в период 1915–1918 годов большое семейное горе, отразившееся на моем душевном состоянии и расстроившее мое здоровье…

Свалившиеся на меня беды и моральные страдания так подействовали на мою психику, так меня стали угнетать, что я потерял, как говорится, вкус к жизни: из здорового, уравновешенного, жизнерадостного человека, любившего людей и природу, понимавшего, что жизнь есть благо, радовавшегося каждому пустяку, всем интересовавшегося и не знавшего, что такое скука, я обратился в одряхлевшего человека, который получил преждевременно атеросклероз, едва передвигал ногами, ничем не интересовался и находил забвение и утешение только в молитве…

Тяжелое, мрачное, не соответствующее моей натуре душевное состояние усугублялось тем, что я оказался в Москве, куда попал не по своей воле, жена же осталась в месте моего прежнего служения. Вследствие гражданской войны, принявшей одно время в 1919 году неблагоприятный оборот для новой власти, мы четыре месяца не имели возможности сноситься друг с другом и каждый из нас не знал — жив ли другой. Наконец, весной 1920 года мы соединились с женой и остались жить в Москве, где оба получили должности на советской службе.

Легко можно представить, в каком душевном состоянии была жена, перенесшая, кроме душевных потрясений и большие лишения, и холод, и голод!

Ее также поддерживала только вера и молитва. Она не менее меня искала религиозного утешения и духовного руководства и, по совету архиепископа Илариона, которого мы знали, когда он был еще профессором Духовной Академии и архимандритом, отправилась к Батюшке.

Батюшка принял жену чрезвычайно тепло, беседовал с нею более двух часов, согласился быть ее духовником и велел обязательно приходить к нему для духовной беседы каждую субботу. Жена возвратилась домой, полная тихой радости и душевного спокойствия, утешенная и умиренная.

Батюшка произвел на нее глубокое, неотразимое впечатление. В Москве мы почти никого не знали и о Батюшке ни от кого не слышали.

Жена горячо поблагодарила владыку Илариона за совет и как-то сказала мне: «Что бы тебе сходить к Батюшке?! Он тебе понравится, как и мне, я уверена; он даст тебе многое и в смысле религиозного утешения и духовной настроенности».

В ближайший праздничный день, в начале лета того же года я отправился к Батюшке. Когда я подошел к церковному дому, где он жил, то застал человек 15–18, ожидавших очереди быть принятыми Батюшкой, стоявших на лестнице и сидевших на верхней ее площадке на бывших там стульях.

В числе ожидавших оказался один мой знакомый, с которым я виделся четыре года тому назад в Туле, несколько дам и девушек и две-три женщины, по-видимому, из прислуг.

Все тихо ожидали своей очереди. Вдруг открылась входная дверь, и кто-то вышел из квартиры Батюшки. Вслед за этим показался и сам Батюшка. Окинув всех своим проницательным взглядом, Батюшка обратил внимание на меня, стоявшего последним внизу лестницы и, сделав жест рукой, проговорил, обращаясь ко мне: «Пожалуйте, пожалуйте, прошу вас!» На мои слова, что мне неловко идти, так как здесь много лиц, которые пришли прежде меня и давно ожидают своей очереди, Батюшка оглянул всех и сказал мне: «Это все, верьте мне, с пустяками, а у вас серьезное дело, вам необходимо зайти ко мне».

Тогда я поднялся по лестнице и вошел к Батюшке и рассказал ему все, что мне пришлось пережить, а также о моем посещении Святейшего Патриарха, который, выслушав мою исповедь, сказал: «Вы нигде не найдете на земле покоя, пока не посвятите себя Богу».

Батюшка сказал мне то же самое и велел снова прийти в самом непродолжительном времени.

Наша беседа продолжалась около двух часов, и когда я вышел из квартиры, то люди, ожидавшие на лестнице, чтобы его видеть, встретили меня весьма недружелюбно, выражая вполголоса свое неудовольствие, что я долго у него сидел.

Таким образом, Батюшка, узрев меня в первый раз в жизни, сразу увидел, что меня привели к нему, действительно, тяжелые переживания, горе, а также необходимость моральной поддержки и религиозного утешения.

Я колебался принять сан священника, что убеждали меня сделать Святейший Патриарх и Батюшка; признавал себя не только недостаточно подготовленным для этого подвига, но и недостойным, в чем особенно утвердился, прочитав слово великого учителя Церкви Иоанна Златоуста «О священстве».

На мои слова о недостоинстве и страшной мораль ной ответственности, если сделаю этот шаг, оба они говорили, что и они не без греха и что нет ни одного кандидата в священники, который был бы вполне безупречным, а Батюшка еще прибавил: «Вы думаете, что на земле есть хотя бы один человек, достойный причаститься Св. Тайн? Никто этого не достоин, и все-таки причащаемся; это лишь по особому милосердию Божию».

Весь 1920 год и почти весь 1921-й я колебался сделать решительный шаг, а, между тем, жизнь текла мимо меня, я ничем не интересовался и чувствовал себя как бы выбитым из колеи, оживая только в храме, где молитва и дивное наше православное богослужение согревали мое исстрадавшееся и оледенелое сердце.

Весною за мной неожиданно прислал Батюшка. Когда я вошел в комнату, он, благословив меня, спросил: «Доколе вы будете тростью, колеблемой ветром? Ведь вы человек пожилой, долго ли вам жить, а вы тянете разрешение вопроса о своем посвящении! Извольте-ка принимать сан священника». Я невольно опустился на колени. Батюшка благословил меня иконой и спросил, когда я пойду к Святейшему Патриарху, чтобы сказать ему, что я согласен посвятить себя Богу и Ему послужить как пастырь. Я ответил, что пойду завтра.

«От Святейшего придите ко мне и расскажите, как он решил поступить с вами».

Когда я вошел в кабинет Святейшего Патриарха и, приняв его благословение, доложил, что Батюшка велел мне бросить колебание и принять, не откладывая надолго, сан священника, Святейший Тихон сказал: «Добре! Добре! Давно