Актриса - Салли Боумен

Поскольку дом принадлежал не ей, а Луизе, Жислен решила оставить свое мнение при себе. Ее тревожило равнодушие Луизы, она приготовилась к спорам, к всяческим уверткам. Ничуть не бывало. Жислен нервничала, уж не стряслось ли чего-нибудь серьезного?

Завтракать решили на террасе. За столом Жислен возобновила атаки, но Луиза, потягивая вино, смотрела на море. Жислен без толку пыталась ее растормошить.

— Простота. Предельная простота, моя дорогая. Для этого нужна смелость. Простота элегантна, кому, как не тебе, это знать. Ведь ты у нас — воплощенная элегантность.

Жислен замолчала, надеясь, что ей что-нибудь скажут. Но Луиза в ответ на комплимент лишь мечтательно улыбнулась.

— Спокойные, только спокойные тона, — не сдавалась Жислен. — Наш дорогой Сири, старый греховодник, знал, что делал: только приглушенная гамма, кремовая, беловатая. Немного голубого, как напоминание о море. Погляди, до чего восхитителен этот тускло-зеленый, настоящий розмарин…

— Зеленый? Никогда не любила этот цвет, неважно какого тона, — вяло воспротивилась Луиза.

Жислен, надевшая как раз сегодня свое зеленое платье, глубоко вздохнула.

— Обойдемся и без зеленого, — поспешила она успокоить встрепенувшуюся Луизу. — Что, если мы попробуем розовый, как ты на это посмотришь? Лучше и не придумать. Совсем бледный, под цвет ракушек, и в очень умеренных дозах. Чтобы никакой самодовлеющей женственности. Никаких рюшечек-оборочек. Простота и целесообразность. И мебель подберем строгую, без всяких экивоков. Ну разве не восхитительно?

— Простота и целесообразность? — Луиза растерянно улыбнулась. — Да, звучит очень заманчиво.

— Стены только крашеные, можем удачно варьировать, — не отпускала свою жертву Жислен. — Никаких вульгарных обоев, в этом доме обоям делать нечего. Да… Еще ведь окна, мы непременно должны обыграть эти чудные окна. Думаю, можно пригласить Клару Делюк. Заказать ей образцы тканей для всей виллы. Она такая выдумщица! Я ее просто обожаю!

Луиза тихо вздохнула и с едва заметным раздражением отодвинула свой бокал.

— Конечно, конечно. Я же сказала, все выглядит очень заманчиво. Я целиком тебе доверяю. Целиком. А у меня действительно нет времени… Жислен, когда ты чем-нибудь увлечена, ты буквально припираешь к стенке, не даешь передохнуть…

Жислен посмотрела на Луизу с откровенной неприязнью; к счастью, та в этот момент отвела глаза; ну ладно, она еще заставит эту мечтательницу спуститься на землю.

— Значит, договорились, — сухо сказала она Луизе. — Но времени у нас в обрез, ты знаешь. Правда, подготовительные работы уже завершены, и договориться я со всеми, кто нам нужен, тоже успела. Постараюсь, сделаю, что могу, чтобы не подвести тебя со сроками, дорогая, только ради тебя…

Луиза даже не потрудилась сказать ей спасибо. Лицо ее опять сделалось томно-мечтательным.

— Этот дом выглядит таким женским. Верно? В том-то и беда. Как я могла довериться гомику, да еще пассивному, кошмар. Меня как раз тогда здорово отвлекли, а этот зануда изводил меня этим самым домом… Жислен, у тебя такое неслащавое, такое мужское воображение. Ты все сделаешь как надо. Хотелось бы… — Она немного помялась. — Хотелось бы, чтобы тут было уютно и удобно мужчине, именно мужчине. Это главное.

Жислен, сузив глаза, посмотрела на мечтательное лицо. Ну ясно, теперь все ясно. Луиза никогда не умела думать о нескольких вещах сразу. Вот откуда ее равнодушие к их разговору: она просто была увлечена мыслями о Филиппе де Бельфоре.

Когда они поднимались по трапу Эдуардова самолета, который должен был доставить их в Париж, Луиза заметно оживилась. Можно было подумать, что она провела вдали от Парижа не несколько часов, а долгие месяцы. Между прочим, в аэропорту ее встретят, кокетливо шепнула она Жислен: Жислен с невинной улыбкой спросила:

— Эдуард? Он, кажется, только что вернулся из Нью-Йорка, да?

— Эдуард?! Еще чего! Филипп де Бельфор! — воскликнула Луиза, остановившись посреди трапа. На последней ступеньке она обернулась и, вдохнув острый запах горючего, счастливо улыбнулась:

— Правда чудесный день? Ах, Жислен, я чувствую себя такой молодой…

Как только они оторвались от взлетной полосы, Луиза потребовала шампанского. Они курили, понемногу подливая себе вина, обстановка была вполне доверительная. Жислен было почти хорошо, а Луизе и подавно. Они обсуждали фасоны платьев и шляпок, и с какими vendeuse[18]каждая из них предпочитает иметь дело. Всласть посудачив о вкусах своих многочисленных общих знакомых, они пришли к единому заключению: вкуса нет ни у кого. Хотя эти женщины никогда не питали друг к другу особой симпатии, здесь, уютно расположившись в самолетных креслах и разгоревшись от шампанского, они все-таки нашли общий язык. Нет, подругами они, конечно, не стали, но приятельницами — вполне.

— Обожаю Баленсиага, — со вздохом призналась Луиза. — Гениальный силуэт. Но его модели не для меня. Я слишком маленького роста. Вот на тебе, Жислен, его платья сидят безупречно. Как влитые.

— Ну и что. Зато ты можешь носить фасоны фирмы «Шанель», а мне они не идут совершенно. Я же до сих пор помню то твое платье, в те чудные дни. Каждую складочку, каждый шовчик помню. Розовое… Ты была тогда с Ксавье, я просто не могла оторвать от тебя глаз. Сколько воды утекло с тех пор… А было это году… в тридцатом, точно не скажу…

Увлекшись, Жислен чуть не выдала, что в ту пору ей было пятнадцать, но вовремя остановилась.

— Ах, Жислен! Я тоже его помню, и тоже каждую складочку! — Она вздохнула. — Как же мы были молоды!

В иной ситуации это «мы», делающее их как бы ровесницами, разозлило бы Жислен ужасно, она обязательно отпарировала бы подходящей колкостью. Но не сейчас. Сказывалось умиротворяющее действие шампанского. Жислен не хотела портить настроение ни себе, ни Луизе. Они болтали чисто по-женски, позволяя себе все больше и больше откровенностей. Жислен попыталась расспросить ее об Эдуарде, но ничего важного не узнала.

— Есть веши, которые страшно меня огорчают. Я, конечно, не должна так говорить о собственном сыне, но это правда. Мы никогда не были близки, ну а в последнее время к нему вообще не подступишься, ни грамма сочувствия или понимания. Где уж ему понять, такой вдруг стал скромник. От женщин шарахается, несмотря на прошлые свои забавы. Не понимает он нас, Жислен, и, боюсь, никогда не поймет…

Жислен покачала головой.

— О чем ты, Луиза? Ну кто из них может понять женщину? Особенно в интимных вопросах?

— Редко кто, — согласилась Луиза, — хотя, конечно, попадаются и среди них… понятливые.

Женщины переглянулись. Настал момент полного, не нуждающегося в словах взаимопонимания. Теперь можно было бы перейти и к более интригующим излияниям, но такая доверительность требует обоюдной к ней готовности. Степень откровенности должна быть равной.