Испытание счастьем - Катерина Лазарева

Я пытаюсь говорить максимально нейтрально, но в голове проносится пережитое. Сквозь слова невольно сочится обида.

Поступки Стаса в воспоминаниях всё обостряются: начиная с неловких ситуаций, в которые он ставил меня, заканчивая настоящим унижением и увольнением.

Перед глазами проносятся яркие картинки, становясь всё более ощутимыми. Я заново переживаю моменты.

Странно, но мне удаётся сохранять спокойствие.

— Мысли, что действительно знаю тебя, я прятала глубже…

Вот он забирает всё внимание моих друзей, заставив меня чувствовать себя лишней в кругу близких людей. Жадно и демонстративно целуется с Дашей на моих глазах, флиртует с разными девушками. А вот — расхаживает по моему дому в одном полотенце и смотрит фильм о любви, поглощая взглядом меня…

— Видимо, подсознательно чувствовала, что это не та часть жизни, которую хочу помнить, — машинально продолжаю, полностью поглощённая воспоминаниями.

Вот Стас устраивает мне лучший день рождения в жизни, за мгновение превратившись в чуть ли не самого близкого человека. А вот, в лучших традициях эмоциональных горок, отдаляется, а потом и вовсе топчет моё доверие.

— Я не понимала, до конца никогда не понимала, зачем ты всё это делаешь…

Иногда я ловила его совсем непривычные взгляды. Завораживающие, задумчивые, полные необъяснимой грустной нежности. Даже в начале нашего месяца. И сейчас передо мной вереницей проносятся взгляды Стаса, когда он смотрел на меня перед встречей с друзьями, во время просмотра фильма, когда я впервые надела платье… И это лишь то, что он себе позволял.

Были моменты, когда Стас бросал на меня совсем уж мимолётные взгляды, в которых я едва могла что-то уловить — они ускользали практически сразу. Но волновали не меньше остальных. Больше.

Да даже его холодная ярость после моей выходки с бывшим и последующий поцелуй ошеломляли. Я помню своё состояние в тот момент. Я сказала, что он пугал меня.

«Себя тоже», — ответил Стас тогда.

Воспоминания становятся не только всё более яркими и волнующими, но и осязаемыми.

Стас целовал так, будто не было ничего важнее, чем получить мой отклик. Эти поцелуи были личными в самом сокровенном смысле этого слова. Для обоих. Такое не сыграешь.

Я убеждала себя, что он просто был хорошим актёром. Но то, что я чувствовала тогда, это отрицало.

А то, что услышала сегодня… В мыслях снова звучат слова Стаса обо мне. Олицетворение своего имени.

«Самое страшное, что может случиться с человеком — потеря веры. Я согласен с этим».

Сколько же всего я не замечала! Или просто не хотела видеть…

Круговорот проникновенных взглядов, отчаянных поцелуев, редких моментов его забвения и сегодняшних слов выливается в твёрдое и уверенное:

— Но теперь я знаю.

Я ведь поняла ещё тогда, когда он объяснил, почему добивался моей ненависти.

— Тебе пора, — жёстко говорит Стас.

Видимо, он понимает — я готова озвучить это.

Его возражение не может остановить меня. Только не сейчас.

— Ты любишь меня, — говорю я, осмелившись посмотреть на него.

Взгляд Стаса привычно отчуждённый. Маска словно срастается с ним. Усмешка — реакция на мои слова.

Но меня теперь не обмануть.

— Ты действительно меня любишь, — сказав это снова, глядя на него, окончательно убеждаюсь. — Можешь отрицать это передо мной, но ты знаешь, что я права.

Стас допивает остатки вина прямо из бутылки. Молчит некоторое время. А я не решаюсь сказать что-то снова. Да и в этом нет нужды. После сделанного мной вывода важнее услышать Стаса.

— Что ты хочешь? — вдруг спрашивает он.

Я ожидала любой другой ответ, отрицание или даже согласие, но никак не этот вопрос. Хотя он не вызывает сложностей. Теперь, когда я окончательно поняла его чувства, стало проще и со своими. Страх отпадает, они открываются.

— Я совсем тебя не знаю. Ты не позволял себе быть настоящим ни со мной, ни с кем-то ещё. Но… Я не хочу прощаться. Я хочу исправить это.

Слежу за его лицом, говоря это. Стас не прячет взгляд, но безэмоциональная маска не дрогнула. Он явно научился закрываться.

— Хочешь сказать, что прощаешь мне всё? — небрежно и почти даже грубовато бросает Стас.

Но мне видно, что на самом деле ему очень важен ответ.

После всего сказанного и мной, и им я не могу больше злиться. Да и он давал понять, что жалел о своих действиях.

— А ты просил прощения? — вместо ответа спрашиваю я.

Теперь всё зависит от него. Оставлять меня в своей жизни, или окончательно замкнуться.

Выбор непрост. Для этого Стасу надо отпустить прошлое и простить себя.

Пауза не такая долгая, но я словно физически чувствую, как закрытый циник борется с настоящим, совсем другим, Стасом. С тем, который всегда был, но так редко позволял себе проявляться.

Я почти не дышу и не шевелюсь. Будто боюсь спугнуть его любым лишним звуком. Хотя Стас явно погрузился в себя.

Тишина не давит, но держит в напряжении.

— Прости, — наконец выдыхает он. – Прости меня…

В этих простых словах столько раскаяния, что не остаётся сомнений — борьба закончена. Окончательно.

Да, ещё со многим предстоит разобраться, но теперь всё будет легче.

Я киваю и улыбаюсь. И впервые за долгое время это не та нервная улыбка, которой я успокаиваю себя. А настоящая, искренняя, несдерживаемая.

В тот вечер я быстро ушла. Между нами сохранялась напряжённая атмосфера. Я простила его, но Стас себя — нет. Не до конца…

И я поняла, что ему нужно время. Но не учла, что не только это.

Стасу оказалось нужнее искупление. Он не позволял себе видеться со мной целый месяц. Такой же срок, что и во время нашей сделки. Стас давал время мне — отвыкнуть, жить дальше. Казнил себя, в то же время исправляя ошибки.

Мне позвонил босс. Он извинялся. Говорил, что я всегда могу вернуться. При этом не предлагал мне более высокую должность или зарплату: явно не хотел показывать, что его вынудили. Но я чувствовала: это инициатива Стаса.

Я отказалась. Не хотела снова увидеться с коллективом, который видел меня в той щекотливой ситуации. Но, словно уловив это, мне стали звонить бывшие коллеги. Говорить, что я, по сути, была жертвой ситуации и меня не за что винить. Сочувствовали, подбадривали.

От этого вдруг и вправду стало легче, хотя я догадывалась, что и здесь не обошлось без Стаса. Но на душе постепенно появилась лёгкость вместо глубоко спрятанного стыда. Более того, я вдруг поняла, что стала сильнее.