Свет мой, зеркальце - Генри Лайон Олди

Никогда, поклялся Ямщик, зная, что не выдержит, придет снова. Никогда, ни за что, ни при каких обстоятельствах. Чтоб мне сдохнуть! Повторяя клятву, он проник в квартиру Петра Ильича. Повторяя клятву, вылез из окна кухни, повис на руках, спрыгнул. Грязно выругался в паузе между двумя клятвами. Вторя Ямщику, у помойки орали коты. Оба рыжие, только один ярко-рыжий, а другой светло-рыжий в белесую полоску, коты готовились к драке. Впрочем, готовились они по-разному: светлый — с веселым вызовом, напоказ, предвкушая удовольствие молодого, здорового хищника; яркий же выгибал спину жалким горбом, шипел и шел боком, пытаясь за липовым героизмом скрыть почтенный возраст и отсутствие боевого опыта. Диванный толстяк в прошлом, яркий отощал: ребра наружу, из-под кожи буграми торчат позвонки. Издеваясь, светлый тянул к нему лапу — и отдергивал без лишней спешки, в последний момент, когда яркий истерически взвывал, тряся головой. Левое ухо яркого было надорвано, из раны текла кровь, слабо заметная на фоне шерсти.

— Арлекин?

Арлекин не ответил. Он не мог позволить себе отвлечься на пустые разговоры: как раз сейчас светлый разбойник налетел на старика, опрокинул, и рыжий ворох осенней листвы с истошным мявом покатился по асфальту. Август? Какой август? Ноябрь, листопад, ветер тащит добычу, вскидывает, роняет… Драчуны ударились о край мусорного бака, чьи очертания теперь отличались от тех, к которым Ямщик привык в прошлой жизни; улетели к кусту акации, в гущу веток, вымелись наружу — и вновь разошлись на безопасную дистанцию. Яркому досталось, он прихрамывал, мотал башкой, но бегство, кажется, не входило в его планы.

— Эй, ты! — Ямщик задохнулся от крика. — Кретин!

Арлекин мяукнул со знакомой интонацией: откликнулся. Старый кот ошибся: его никто не звал. Все прошлые имена Арлекина адресовались светлому забияке. Что-то случилось со зрением Ямщика, и зеркала тут были ни при чем. Он видел не дворового котяру — владыку помойки, султана здешнего гарема; он видел двойника, проклятого отраженца, куражащегося над беспомощным оригиналом, изгнанным из рая в смертельно опасные пустыни. Удавка ярости обвила горло Ямщика, перехватила дыхание; глаза едва не вылезли из орбит. Хрипя проклятия, скверно понимая, что делает, он выхватил из-за пояса охотничью рогатку «Dragon advance», вложил в «кожанку» стеклянный шарик и изо всех сил растянул резиновые жгуты.

— Эй, ты!

Шарик разлетелся вдребезги о мусорный бак. Светлый с удивлением взглянул на Ямщика, даже не думая удирать, и второй шарик — на этот раз стальной — разнес коту череп. Всхлипнув по-детски, светлый лег на бок, дернул задними лапами и замер без движения. Арлекин приблизился к трупу, с большим знанием дела обнюхал его, лизнул голову светлого — там, где из пролома сочилась кровь вперемешку с мозгом — и, больше не интересуясь покойным тираном, потащился к Ямщику. Для подтверждения факта смерти и установления ее причин Арлекин вряд ли нуждался в услугах Дылды-Додика, патологоанатома из ветеринарного госпиталя.

— Арлекин! Арлекиша…

Чистюля в прошлом, Арлекин был отвратительно грязен. Местами шерсть слиплась, свалялась колтунами: без воды не разобрать. Надорванное ухо подсохло, кровь запеклась бурой коростой. Морда багровела рубцами: свежими, но судя по фактуре, не сегодняшними. Когда кот разевал пасть, было видно, что левый верхний клык сломан — наверное, вывалившись из окна, Арлекин ударился мордой о что-то твердое. Кирпич, предположил Ямщик. Балкон нашей столовой выходит во двор: под балконом — штабелек, нет, груда битых кирпичей, наследие ремонта соседей. Кот поскользнулся на карнизе, упал, нет, прыгнул, своей волей прыгнул, старый черт, пенсионер! Смылся из квартиры, упрямец, шут гороховый, с целым букетом болезней под мышкой…

— Удрал, да? Сбежал?

Кот терся о его колено.

— Не захотел с ним жить, а? С этим?

Ямщик не знал, что плачет:

— Эх ты, commedia dell'arte! Эх я… Погоди! С какой-такой радости…

Арлекин под рукой был вполне осязаем. Ямщик гладил кота, наслаждаясь забытым, казалось, навсегда утраченным чувством — контактом с живым существом. Слезы текли по лицу, затекали в рот, дразня горькой солью. В горле стоял комок, вопросы — стыдоба! — превращались в рыдания:

— Ты видишь меня? Слышишь?

Кот мурчал трактором на холостом ходу. До изумления Ямщика ему дела не было. Да, вижу, слышу, трусь башкой о твою ногу, и что толку об этом мяукать? Светло-рыжий башибузук тоже тебя видел, друг любезный, а теперь не видит: c'est la vie, суета сует! Похоже, жизнь в зазеркалье ласковей отнеслась к Ямщику, чем жизнь по подвалам и мусоркам — к Арлекину. Но если Ямщик домой вернуться не мог — возвращаясь, он лишь с большей остротой переживал собственное изгнание — то кот мог и не хотел. Даже если главную роль тут играла не столько пылкая любовь к Ямщику — откуда?! — сколько резкая, возможно, физиологическая нетерпимость к двойнику, этого хватило с лихвой, чтобы вчерашний «кретин» превратился для Ямщика в кумира, в самое близкое существо на свете.

— Все, все, молчу, не пристаю…

Когда Ямщик пошел прочь со двора, Арлекин побрел следом.

Салон «Твое время!» манил зайти: рельефной фактурностью пола, строгой геометрией витрин, сиянием браслетов и циферблатов. В джинсовом «Denim» царил всегдашний инфернальный бардак: шевелились, будто от ветра, утробно вздыхали ветхие бесформенные полотнища. Меж ними бродили тени — клиенты и призраки нераспроданных джинсов. Пол тек гудроном, нагретым до рабочей температуры, потолок пульсировал жадной губкой, готов всосать в себя все, до чего дотянутся флуоресцентные щупальца — в обычной жизни, надо полагать, лампы дневного света. С отражающими поверхностями в «Denim» была беда.

Зеркала в кабинках для примерки? Ну, это не в счет.

Он задержался перед бутиком «Bershka». Зайти? Отражался бутик сносно, но Ямщика не устроил ассортимент. Вывеску над следующим залом прочесть не удалось, как, впрочем, и в прошлые разы, а память подсказки не дала. Ну и ладно, не в вывесках счастье. Еще от дверей он заприметил симпатичную толстовку с капюшоном. В толстовку, чтоб не мерз на наших севера̀х, был облачен черный афроманекен. Еще на манекене имелись кроссовки «Nike Air Max» и штаны-бриджи в клеточку. Нет, бриджи нам без надобности. Вон, кстати, длинный, до колен, пуховик: судя по виду, канадский…

Оставив тележку с продуктами у стойки-детектора, Ямщик зашел в павильон. Здесь не требовалось на каждом шагу смотреть под ноги, чтобы не вляпаться в трясину или «плетенку» — если, конечно, не углубляться в коварные джунгли пиджаков и курток. Когда он был в двух шагах от афроманекена, зал мигнул. Пол качнулся палубой корабля в шторм, и Ямщик чуть не шлепнулся на задницу. Едва бытие утряслось, он огляделся, стараясь игнорировать предательскую дрожь в коленях. Зал остался прежним, и все же что-то не давало Ямщику покоя, мучило соринкой в глазу. Тени? Оттенки цветов? Кто ждет в засаде, готов наброситься, рухнуть на плечи, впиться клыками? Чушь, ерунда: всего лишь клиент зашел в примерочную, отдернул шторку; открылось зеркало — секунда наложения, и вот, локальный армагеддон. А затем шторку задернули, и мир вернулся на круги своя.