Бастион. Война уже началась - Сергей Зверев

– Мы уже закончили, Алексей Витальевич, – вступил усталый женский голос. – И не надо лишний раз указывать, как и в каком объеме мне выполнять свою работу. В конечном счете, чьи выпускники выходят из стен этого заведения? Мои или ваши? А чьи остаются?

– О, это специфика, уважаемая Оксана Францевна, – усмехнулся мужчина. – Всего лишь специфика. Воля свыше, да и только. Вы электрик, я слесарь…

– Вы не слесарь, Алексей Витальевич. Вы таксидермист, уж простите даму за грубость. А насчет специфики я с вами полностью согласна. Вам просто не повезло. Такие знания – да на мирный бы атом… А теперь что касается нашего объекта, – тут последовала загадочная пауза. – Должна вам сообщить, коллега, что экземпляр, лежащий перед нами, невзирая на всё вами перечисленное, обладает высоким порогом сопротивляемости. Я не знаю, как у нее обстоят дела с критическим барьером (это мы выясним), но психастенический синдром и показатели в первом приближении бета-фактора заслуживают всяческих похвал. Признаться, я удивлена. И в этой связи не могу не сделать робкого предположения, что перед нами достаточно своеобразный образчик, с которым можно работать.

– Ну что ж, примите мои поздравления. – Мужчина зевнул. – Кстати, вы знаете, что ваше «своеобразие» забирают от вас на первую половину дня? У секьюрити есть к ней несколько вопросов.

– Да, я знаю. Это неприятно, но, полагаю, не страшно. Они не испортят материал.

– Как вставить фитиля и не повредить шкурку. Целое искусство… – развеселился мужчина.

Женщина сухо оборвала:

– Как раз наоборот, Алексей Витальевич. Сохранность шкурки меня волнует в последнюю очередь. Главное – это душа человеческая. Пойдемте, уже поздно. Отстрелялись.

– Чашечку кофе, Оксана Францевна?

– Да куда там, – раздалось под дверной скрежет. – Полночи потом буду по плацу маршировать и вас костерить, коллега.

– А по мне так сущий верональчик, – хохотнул мужчина. – Хлопну – и храповицкого. Сны снятся – не поверите – все зеленые, и ни одного трупа…

Дверь закрылась. Я слышала их разговор, но едва ли понимала смысл за словами. Запомнилась интонация. Кого эти двое видели во мне? Подопытного кролика? Каторжанку? Формовочный материал с плановым отжигом и деформацией? Или что это было?

Я уснула… И видела безобидный сон. Я шла по огромному русскому полю, засеянному пшеницей. Под облаками порхала смерть – старая кляча с косой – кривлялась, строила рожицы, тянула ко мне свои костлявые пальцы и ничего не говорила. А в отдалении рокотало – звучал артобстрел. Безостановочно, всю ночь напролет… Так и шла я на шатких ногах – под грохот канонады. И смерти смотрела в лицо…

А потом какие-то негодяи испортили мне весь сон. Я проснулась от энергичного встряхивания. Открыла глаза – и увидела их в сизой дымке: две чугунные тумбы над душой. Представители благодарного человечества, подумала я. Вертухаи. Оба в сером, у обоих на поясах рации и еще какие-то хреновины, и оба – ну вылитые копии моего первого охранника. Только повыше.

– Подъем, – тон не допускал возражений. – У вас есть пятнадцать минут на водные процедуры и прием пищи.

А понежиться?.. Я покосилась в просвет между тушами. По заведенной традиции на полу стоял поднос с чашкой и закрытой тарелкой.

– Можно я не буду принимать пищу? – жалобно прошептала я.

– Можно, – невозмутимо процедил вертухай. – Но зачем? Вы враг своему желудку?

Очень вязкая, смолистая туманность помутила мое сознание. Нет, я отдавала отчет в своих действиях. Но туман клубился, мешал думать – подлый, матерый, пахнущий экскрементами и грядущими ужасами, против коих я была бессильна. В умывальнике, куда меня пригнали, я столкнулась еще с одним бедолагой. Похожий тип. И одет похоже – в длинный балахон (номер не рассмотрела). Тщедушный мужичонка с тремя волосинками и кривыми ногами, он вышел из кабинки номер девять и засеменил к своему «качку», ждущему у проема. Бросив на меня затравленный взгляд, мужичок уткнулся в пол, засучил голыми ножками. Новенький – почему-то поставила я диагноз. Боится, не внедрился еще. Хотела оглянуться, но получила тычок в спину – и влетела в умывалку, едва не расквасив нос…

Через несколько минут взору предстали остальные обитатели «богадельни». Человек двадцать, согнанных в кучу – хаотично колышущаяся масса, – они выходили из казармы под присмотром жиденькой цепочки охранников. Кто-то замешкался – помогли. Но не сильно. Скорее даже учтиво, без затрещин. Видно, не было приказа распускать руки. Цивилизаторы хреновы… Но люди и не давали повода. Они уходили смиренно, не ропща, глядя в одну точку. Три или четыре женщины, остальные мужчины. Голоногие, сутулые, бледные, как призраки. Я встала, потрясенная: вылитые зомби, право. Персонажи Иеронима Босха… Глаза пусты, походка шаркающая. Босыми ногами – по грубому полу! Да это уже не ноги, это омертвелые отростки, у которых функция одна – донести и не уронить… Последним шел тщедушный мужичок с ноготок – мой знакомец из умывальни. Пожалуй, он один из всей компании возомнил о себе что-то человеческое. Я так и думала – новосел… Он обернулся и что-то прошептал губами. Я прочитала по-своему. «Оттоле не будет возврата…» – получилось у меня. В глазах заблестели слезы. Шмыгнув носом, мужичок вытер его тыльной стороной ладони и побрел на лестницу – догонять колонну. На меня ли он смотрел? Бог его знает. Или на мир, оставшийся за спиной?

Мелькнула здравая мысль, что сейчас меня, как последний вагон к составу, подцепят к уходящей массе. Но вышло иначе. У кого-то, видно, на мой счет имелись отдельные соображения.

– На месте, – бухнула в затылок охрана.

Я затормозила, всплеснув руками. Покосилась налево, направо. Вертухай за спиной был один. Сопел носопырками – ровно, размеренно. Второй смылся.

– Послушайте… – пробормотала я.

– Молчать. Не двигаться, – отрубил охранник.

От внезапности приказа перехватило дыхание. Я явственно различила «скрежет зубовный». Скрипели мои зубы – сжатая до упора челюсть собственным рецептом боролась с пронзительной болью, оседлавшей виски.

Шуршание толпы затихало. Охранник тянул резину. Мы выждали еще немного. Какое это идиотство, право, – висеть в воздухе, испытывая муторную дрожь в коленках.

– Вперед, – соизволил вертухай…

Уж лучше бы он приставал ко мне. Пусть бы он говорил на языке родных осин, лапал за задницу, дышал в лицо сивухой, чесноком, гнилыми зубами. Я бы поняла. Я бы оценила его потуги, как суть «наиземнейшего» из земных явлений. Пусть он будет мразью, быдлом, животным. Кем угодно. Лишь бы кем-то. Но в том-то и дело, что он был НИКЕМ. Он был запрограммированным роботом, тупым самодвижущимся механизмом, призванным бдить и нагонять, тащить и не пущать («Я робот, я Балбес, я должен быть рядом»).

Лестница выходила во дворик, который я уже видела из окна, – кирпичная стена и бетонная напротив. И небо над головой. Тучка на подходе…

Веселенький пейзажик.