Рассказывая сказки - Энн Кливз

– Кит Мэнтел пытается собрать деньги на надувную шлюпку, – сказал наконец Барри. – Для работы у берега. Вытаскивать рыбаков, севших на мель на иле. Детей, заплывших слишком далеко. – Упоминание о Мэнтеле было наполнено ехидством. Больше всего Барри нравилось провоцировать других. Он хотел посмотреть, какая последует реакция.

Майкл потягивал пиво и, казалось, размышлял над ответом.

– Логично. На такой будет быстрее работать. И дешевле. Больше толку на мели. Значит, Кит все еще тут всем заправляет? – Кит. Как будто они были приятели. Закадычные друзья.

– Без его сборов было бы не обойтись. – Обходились как-то до него, подумал Майкл, но только кивнул в знак согласия.

– Кто-то должен заниматься финансами.

– Что-то ты по-новому запел, – резко ответил Барри, разочарованный отсутствием ожидаемой реакции. – Я думал, ты его терпеть не можешь.

– Ну да. Может, чему научился под старость.

– Он проводит у себя дома кампанию по сбору средств, – Барри был в отчаянии. – Могу продать тебе билет.

– Знаешь что, Барри, а продай мне два. Думаю, я приду с другом.

– Да ты шутишь!

– Вовсе нет. Дело благое.

Барри не знал, что сказать, и снова засунул в рот сигару.

– Кит все еще живет в Старой часовне? – спросил Майкл.

– Да, – осторожно сказала Вероника. – Он все еще там.

– Все думали, он оттуда съедет после трагедии с дочерью, – Барри попробовал зайти с другого угла. Майкл подумал, что он как те противные дети, какие есть в каждом классе, которые хамят и издеваются, пока их не поколотят. А потом начинают рыдать, пока не прибежит учитель. – Но в итоге остался. Сказал, что ему нужны воспоминания.

– Ну да, – сказал Майкл. – Я понимаю. – Его же воспоминания о Джини в их старом доме на берегу были неприятными – ссоры, мрачное молчание, рыдания музыки, сочащиеся из-за закрытой двери. Он завидовал воспоминаниям Мэнтела. – Он там один живет или с женщиной?

– Конечно, с женщиной, – Барри неприятно хихикнул. Вероника посмотрела на него предостерегающе, но он не обратил внимания. – Ты же не думаешь, что Кит долго продержится один. Эту зовут Дебора. Дебс. Актриса. Он так говорит. Блондинка. Симпатичные буфера. Молоденькая, в дочери ему годится.

На этот раз Майкл не сдержался:

– Ему всегда нравились молоденькие.

Барри всерьез задумался.

– Не всегда, – ответил он. – Ему нравятся высокие, худые. И красотки. Но за эти годы была и парочка постарше.

– Ты как будто о животных на рынке рассуждаешь, – Вероника неожиданно разозлилась. Она не была феминисткой, так что для ее раздражения были другие причины. Майкл подумал, что она, в отличие от Барри, вряд ли так быстро поверила, что он якобы переметнулся в лагерь сторонников Кита Мэнтела.

– И сколько он уже с этой Дебс? – спросил Майкл.

Барри посмотрел на жену, чтобы она подтвердила.

– Полгода? Что-то около того. В общем, она все время торчит в деревне. Наверное, скучает, пока Кит на работе. Проводила у нас много времени.

– Он все еще в том же бизнесе?

– Я до сих пор не понимаю, в каком он бизнесе. Он толком не говорит. Недвижимость, досуг. Под этим можно понимать все, что угодно. Мы вот держим «Якорь», так что это тоже недвижимость и досуг, если подумать. – Похоже, он сделал это умозаключение давно и считал, что оно звучит очень умно. Ждал, что его оценят.

– Ты прав, – Майкл слегка улыбнулся. – Так и есть.

– Налить тебе еще пинту? – спросила Вероника. Она стояла к нему спиной, ставила на место бокалы и говорила с ним вполоборота. Полоска бюстгальтера на спине была очень тонкой, всего один крючок, прикинул он. В молодости он бы справился с ним за пару секунд.

Третья пинта была соблазнительной идеей, но он покачал головой. Были дела. Он снова подумал о том, как все изменилось. Он отказывался от выпивки, и впервые со смерти Пег у него были дела.

– Лучше пойду домой, – сказал он. – Не хочу перебрать в первый же вечер. – Он ухмыльнулся, показывая, что шутит, что на самом деле с ним все в порядке. Он вытащил из кармана куртки кошелек. – Ну, сколько стоят эти билеты на спасательную шлюпку, которая вернет меня к жизни?

Барри соскользнул со стула и исчез в комнате за стойкой, чтобы принести билеты. Вероника нагнулась к нему через стойку, и он почувствовал запах ее шампуня. Она прошептала:

– Ты же знаешь, что делаешь, да, дорогой? Ты же не собираешься устроить скандал?

Не удержавшись, он похлопал ее по руке, как капеллан тогда, в крематории.

– Не волнуйся за меня. Я точно знаю, что делаю.

На следующее утро Майкл снова проснулся рано. На улице было еще очень темно и тихо. Он подумал, что сегодня ему не нужно заставлять себя оставаться в кровати. Можно было встать. Он повторил, как мантру, обнадеживающие слова, которые сказал себе в пабе, – у него дела. Дела, которые он пока себе смутно представлял, но это было неважно.

Вещи, которые он снял вчера вечером, все еще лежали сложенные на стуле перед кроватью. Пег не была помешана на хозяйстве, но ей нравилось, когда он выглядел опрятно. В последние месяцы жизни, когда она уже не могла встать с постели, она волновалась из-за этого. Притягивала его к себе поближе, чтобы он расслышал ее шепот. Он думал, она хочет сказать что-то важное, значимое, какое-то объяснение в любви, и, наверное, так оно и было в каком-то смысле. Ты справишься? Со стиркой и глажкой? И он научился это делать, чтобы она меньше волновалась.

Это воспоминание навело его на мысль, что у него осталось мало трусов. Он вытащил грязное белье из корзины в ванной и засунул его в стиральную машинку. Еще неделю назад стирка была для него занятием на весь день. Он планировал ее заранее, сидел на кухне, наблюдая за тем, как его белье плещется в водовороте мутной воды, с ощущением того, что он делает что-то полезное. Сегодня это была простая домашняя обязанность, с которой нужно было поскорее расправиться. У него были дела.

Он проголодался. Поел ли он после того, как вернулся из «Якоря»? Он не мог вспомнить. Голова была полна планов, и его возбуждение подогревалось виски, который он тогда и прикончил. Теперь он набросился на холодильник, как голодный ребенок после школы. Зажарил яйца, бекон и немного оставшейся сваренной картошки. Он оставил тарелку в раковине. Ему не терпелось выйти, но он толком не понимал, куда идти. Когда он вышел из домика, часы на церкви пробили три четверти часа. Семь сорок пять. Слишком рано, чтобы приняться за то, что он задумал вчера вечером, но вернуться он не мог.

Дождь перестал. Он пошел по тропе, ведущей к устью реки. Дорога освещалась редкими фонарями, и влажный асфальт под ногами в их свете был черным и блестящим, как расплавленный деготь. По одну сторону стоял ряд кирпичных домов. В них горел свет, и ветер время от времени доносил звуки – захлопнулась дверь, включили радио. По другую сторону шли поля, заросшие грубой травой, на которых то тут, то там паслись овцы. Он их не видел, но знал, что они там. Он слышал, как они ходят. Поля отделяла от дороги каменная стена, и он быстро шел навстречу ветру, пока не дошел до проема в ней. Домов вокруг больше не было. Здесь деревня кончалась.