Состояние свободы - Нил Мукерджи

Он постоял еще немного, чтобы зрение полностью привыкло к темноте. Комочек пошевелился: стало слышно то ли сопение, то ли фырканье. Лакшман был на безопасном расстоянии: даже если Раджу решит наброситься на него, то длины веревки не хватит, чтобы его достать; однако Раджу и не собирался ничего делать. Лакшман стоял и ждал, сам не зная чего. Ему очень хотелось иметь возможность видеть, что делает Раджу, как он наблюдает за Лакшманом. Так он простоял довольно долго, но так и не смог понять, смотрит на него медвежонок или нет. Затем он развернулся и пошел в дом. На душе у него было все так же тяжело.

Однажды Лакшман вернулся домой в то время, как Гита готовила на ужин яйца с картофелем под соусом карри. Всем детям досталось по яйцу, а Лакшману только картофель и соус.

– Аррэй, а почему ты мне не положила яйцо? – спросил он.

Гита молчала.

– Ты что, не слышишь меня? Где мое яйцо?

– Они только для детей, – коротко ответила она, и Лакшман понял по ее ответу, что она что-то недоговаривает.

Он спросил ее снова. Она ответила то же самое, но на этот раз более раздраженным тоном. Лакшман начал чувствовать, как внутри у него начинает закипать злоба, но, прежде чем обрушиться на жену с упреками, он решил выяснить, в чем дело.

– Ты не купила яиц на мою долю?

Тишина.

– Хочешь, чтобы я силой из тебя выбил ответ?

– Диди дала мне эти яйца, чтобы я накормила детей.

Лакшману потребовалось некоторое время, чтобы сообразить, что она говорит о женщине-работодателе, которая живет с мужем в большом новом доме с террасированным садом. Этот дом, куда Гита приходила убираться каждый день, находился рядом с поворотом, прямо за старым бунгало, огороженным забором. Богатые горожане приезжали туда во время отпуска.

– С чего вдруг? – удивился Лакшман.

– Она так захотела.

– Она что, думает, что я не могу достать еды для собственных детей? Что мы нищие?

Гита с самого начала знала, что разговор пойдет не в то русло, поэтому стояла и молчала. Любая ее реплика только подлила бы масла в огонь.

– Почему ты все время молчишь? Или это ТЫ попрошайничала? Может, пошла к ней и сказала, – он стал пародировать ее голос, – «Диди, Диди, дети так голодны, детям нечего есть»?

Дети замерли. Их тарелки были зеркально чистыми. Гита чувствовала, что скандала не избежать и коротко безмолвно взмолилась богам.

Лакшман был вне себя от гнева. Его зрачки сузились. Он все продолжал копировать ее голос:

«Диди, я прошу, я умоляю вас, дайте еды для моих детей, они не ели уже трое суток, Диди, спасите нас». – Он вытянул вперед правую руку ладонью вверх и сгорбился, изображая из себя попрошайку, а затем быстро выпрямился и отвесил Гите пощечину.

Она коротко вскрикнула и завалилась на спину из своего сидячего положения. Она так и не научилась за все время жизни с ним просчитывать, когда последует этот первый удар. Ни суженные зрачки, ни тихое потрескивание напряжения в воздухе, ни легкая дрожь его рук и голоса – ничего из этого не помогало ей предотвратить его. Их дочь, Судха, начала хныкать. Лакшман повернулся к ней, она вся съежилась, и он рявкнул:

– Заткнись или будешь следующей.

Внезапно его гнев отступил; неизвестно, что на это повлияло сильнее – плач Судхи или мольба Гиты.

– Если я увижу, что ты приносишь в дом еду или что угодно, что тебе дадут люди, то расквашу тебе лицо, – пригрозил ей Лакшман. – Ты поняла меня?

Молчание.

– Поняла?! – взревел он.

Гита вышла из комнаты.

Раджу пожевывал одну из досок своего ящика, который уже стал ему маловат. Взрослые и дети давно перестали собираться на заднем дворе Лакшмана, чтобы покидать камни в Раджу и заставить его потанцевать. Все привыкли к его существованию, и надежда на то, что он будет их развлекать и развеет скуку их привычного деревенского быта, практически угасла.

– Когда же? – спрашивали дети.

– Скоро, – отвечал им Лакшман.

По правде говоря, он и сам не знал когда. Каландар Салим, который знал все секреты, ничего не рассказал ему. Нужно ли ему дрессировать медведя? Если нужно, то как? Самому танцевать перед ним и ждать, когда он начнет повторять движения? А может быть, взять дамру[51] и начать играть? Он совершенно не знал, что делать, и временами на него находила паника. Он что, повесил себе на шею еще и бесполезное животное? Вместо того чтобы зарабатывать на медведе, он будет постоянно тратить на него и без того скромный заработок? Нужно будет прокормить еще и его?

Незадолго до наступления сезона дождей он построил импровизированную будку для Раджу из дерева и гофрированной жести (ее он притащил из соседней деревни), дополнительно укрепив крышу пластиком, который придавил кирпичами и камнями. Его семья ютилась в двух комнатах, иногда по нескольку дней не выходя из дома. Огород с овощами размыло; вместо него теперь образовалась прямоугольная лужа грязи цвета чая с молоком, из которой им нужно было доставать джунал, который они жарили на углях и ели каждый день. Насекомых было такое бесчисленное множество в дагуссовой муке, что Гите приходилось по нескольку раз ее просеивать, чтобы избавиться от них. Плесень образовалась на всем: на еде, мебели, стенах, даже на одежде. Густая растительность, покрывавшая холмы, из-за нескончаемого ливня выглядела не зеленой, а серой, в тон небу.

Однажды ночью Лакшман проснулся, услышав какой-то шум. Первое, о чем он подумал, – пантера пытается пробраться к Раджу. Он сумел найти фонарик с уже садившимися батарейками. В тусклом свете он разглядел, что крыша будки рухнула в грязь и Раджу стоял на задних лапах. Капли стучали по жести и пластику, добавляя новые звуки к привычному шуму муссонного ливня.

Утром Лакшман обнаружил, что Раджу погрыз деревянные бревна, державшие жестяную крышу, – щепки лежали неподалеку от того места, где раньше стояли четыре столба. Шкура Раджу была вся в комках грязи.

Раджу несколько дней оставался на улице, под дождем, пока симфония его ворчания и воя не довели Лакшмана. Однажды ночью он встал, взяв тонкую палку, которую украсил как мог, следуя советам Салима, и начал лупить медведя, куда только мог попасть: по бокам, голове и морде. В темноте он не разбирал, куда целиться, и иногда попадал по стволу дерева. Раджу не мог никуда убежать или спрятаться, так как был привязан к дереву веревкой, длина которой была всего 4 фута. Не замолкая ни на секунду, он издавал звуки, похожие то на рев, то на визг. Этот шум разбудил всех в доме, а дети начали плакать. Гита выбежала на улицу и закричала:

– Сейчас же остановись! Прекрати! Он будет так истошно вопить, пока ты не перестанешь его бить.

Она отняла у него палку и бросила в темноту.