Состояние свободы - Нил Мукерджи

За окном была звенящая тишина, когда Лакшман проснулся ночью, лежа в постели. Его грудь хоть и вздымалась при каждом вздохе, но на его сердце был тяжелый камень. Не было слышно ни сопения, ни рычания, ни даже громкого дыхания. Утром он пришел к Раджу, чтобы покормить. Как только медведь увидел Лакшмана, он стал издавать звуки, напоминающие визгливое мяуканье, и попытался спрятаться за деревом. Лакшман не смог заставить себя начать налаживать контакт с животным – им овладела безумная усталость. Он бросил ему роти и удалился. Следующей ночью ему снова снились кошмары и тело сдавливал невидимый пресс.

Это произошло в те времена, когда Рамлал и Лакшман были еще маленькими, но уже достигли того возраста, когда пора было начинать ходить в школу. Департамент по лесному хозяйству обладал правами на всю землю, которая не была выкуплена в частную собственность – склоны холмов, леса с баандж и чир[54], долины, хребты и берега рек. Он позволял жителям окрестных деревень заниматься хозяйством на этих территориях: собирать хвойную смолу, мед диких пчел и выращивать бамбук. Их отец отдал заявление в школу и еще кое-что нужному человечку, чтобы процесс ускорился (Лакшман узнал об этом только много лет спустя, будучи уже взрослым). Все прошло успешно. О зачислении мальчиков в школу тут же узнала вся деревня.

Через день или два, Лакшман и Рамлал проснулись от шума и пульсирующего оранжевого свечения, исходящего с улицы. Это горел лес. Их отца в комнате не было. Воспоминания о той ночи были весьма странными: он помнил, как огонь тихо шипит, распространяясь все дальше, – этот звук был гораздо спокойнее, чем потрескивание бревен в костре. Был слышен ритмичный шелест верхушек деревьев, уже охваченных огнем, затем свист, удар о землю и яркий фейерверк – в воздух взлетали миллионы искр; доносился запах хвои и сгоревшего дерева. Кричали птицы – испуганные, мечущиеся, их было так странно слышать под покровом ночи… Загипнотизированный всем этим, еще не оправившийся ото сна, Лакшман и не думал об отце, пока не услышал разговоры соседей, пришедших к их дому. По всей видимости, его отец бросился в самое сердце пожара, пытаясь спасти тот клочок земли, который выделил ему Департамент. Их участок поджег озлобленный сосед, который, как потом выяснилось, тоже хотел устроить сына в школу, но ему отказали. Осознание случившегося пришло к мальчикам только тогда, когда им сказали, что тело отца невозможно найти, его попросту нигде не было, смогли найти только черный обугленный предмет, наполовину превратившийся в пепел, но, возможно, это был только обгоревший ствол дерева. Лакшман даже не помнил, показали ли им этот «предмет» или он себе это придумал?

Перед прозвищем «лисье отродье» обычно вдо бавок говорили чор мулья – растущие без матери, а теперь добавилось еще и бин маи бабок. Лакшман помнил, как машина одного состоятельного мужчины – раис адми – притормозила напротив них, сидевших на невысокой каменной ограде около школы. Стекло опустилось, и мальчик, ровесник братьев и всех других ребят, находившихся на школьном дворике, начал раздавать мандарины, по-видимому по настоянию отца, что сидел рядом с ним. Никто не проронил ни единого слова. Стекло беззвучно поднялось, как только все мальчики взяли фрукты. Машина тихо тронулась с места. Пока они чистили и ели фрукты, кто-то (он уже забыл кто именно) заметил, что внутри плода, доставшегося ему, по центру находились необычно маленькие дольки, чора, и сказал, что они предназначаются для тех детей, у которых нет матери, будто бы материнская душа тайным образом подложила их в мандарин специально для своих детей. Он отдал эти необычные дольки Лакшману и Рамлалу.

Медвежья шерсть становилась все длиннее, дни становились прохладнее и короче, а темнело все раньше. Лакшман построил для Раджу еще одну будку из дерева, листов жести и даже раздобыл кусок брезента. Он накинул его на крышу и сверху положил кирпичи и камни, которые не должны были свалиться при сильном ветре или снегопаде. Дерево, к которому был привязан Раджу, росло всего в нескольких дюймах от будки. Старший племянник, Дживан, когда вернулся из школы, рассказал о словах своей учительницы про то, что медведи живут в пещерах.

– Смотри, я построил ему пещеру, – сказал Лакшман Дживану, пытаясь заставить мальчика улыбнуться.

Ему всегда казалось, что он совершенно не умеет обращаться с детьми, даже со своими собственными: он не знал что им говорить, в каком тоне, в какой манере и каким голосом. В последнее время это все чаще его беспокоило, и возникало чувство, будто он один, в тесном и душном помещении, откуда нет выхода.

– Посмотри-ка, неужели это не похоже на пещеру? – спросил Лакшман, широко улыбаясь, но мальчик взял и отвернулся.

Гита ворчала, что ей теперь придется найти деньги, чтобы нанять кого-нибудь, кто будет приходить каждый день и убираться в будке.

– Ну и что изменилось? Раньше он все то же самое делал рядом с деревом, – заметил Лакшман.

Однажды, в ту пору, когда еще не наступили холода, Лакшман увидел, как Дживан кормил Раджу, держа роти так высоко, что медведю приходилось становиться на задние лапы и опираться на ствол дерева, чтобы угоститься лакомством. Раджу послушно выполнял этот трюк. Затем Дживан доставал другой кусочек и держал его уже чуть дальше от медведя. Чтобы достать его, Раджу нужно было передвигаться на задних лапах по кругу.

На следующий день Лакшман взял с собой Раджу в лес. Там он привязал его к дереву и отошел на дистанцию девяти-десяти футов. Не отрывая взгляда от Раджу, он встал на четвереньки, пытаясь изобразить животное. Стоя в таком положении, Лакшман, балансируя на одной руке, другой начал играть на дамру. После нескольких ударов маленького барабана он подскочил, прошелся, слегка попрыгивая, а затем снова опустился на четвереньки и перестал играть.

– Видел это? – обратился он к Раджу. – Теперь твоя очередь. Давай попробуй. Сейчас я тебе еще раз все покажу.

Он повторял все эти действия снова и снова. Раджу в это время моргал, зевал, точил когти об дерево, обошел его пару раз кругом, усаживался, нюхал землю, смотрел на Лакшмана отсутствующим взглядом, издавал самые различные звуки… делал все что угодно, но ни в какую не хотел повторять те движения, которые от него требовались. Лакшман подошел к нему поближе и начал по новой. Раджу посмотрел на него бесстрастным взглядом и попятился назад, чтобы вернуть прежнюю дистанцию между ними. Лакшман закусил губу, теперь его тон сменился на более жесткий, упрямый, нетерпеливый. Когда Раджу попятился во второй раз, чуть ли не прячась за деревом, Лакшман воспринял это как пощечину.

– Я тебя научу, сукин ты сын, я тебя всему научу! – бросил он и ударил Раджу палкой.

Как только он закричал, Раджу, чтобы спрятаться за деревом, отскочил вправо на расстояние, какое позволяла веревка в сорок восемь дюймов.

– Смотри-ка, сала[55], смотри! – воскликнул Лакшман. – Все-то ты можешь, только вредничаешь. Ты за кого меня держишь, а? Думаешь, я дурачок? Я тебя сейчас проучу…