Забудь меня такой - Евгения Кайдалова

Майя нервно поднялась на ноги, вышла из номера, стала спускаться по лестнице. Карима нет – и куда ей, скажите на милость, идти? Чего искать? К чему стремиться? Край прекрасных лошадей простирался вокруг нее до самого горизонта, но в отсутствие Карима женщина не знала, где именно ее горизонт.

Выйдя из гостиницы, Майя направилась вдоль дороги, на которую выходили окна ее номера. Она не ошиблась в направлении – этот путь уводил ее вон из города. За первым же поворотом Майя увидела зеленую, еще не сожженную летним солнцем степь. А вдалеке – в нескольких километрах, если она правильно оценила расстояние, – розовые горы. Женщина двинулась к ним навстречу.

Тяжесть в ее душе словно напрямую передавалась телу – Майя едва шевелила ногами. С неба невидимо, но немилосердно давил полуденный зной. При взгляде вдаль, на дорогу, воздух плавился от жары, и казалось, на ней могли возникнуть какие угодно миражи. Но перед женщиной не появлялись ни пальмы, ни верблюды, ни бедуины, даже мысли и те как будто покинули голову, и Майя чувствовала себя бесконечно одинокой и потерянной.

Она должна была бы думать о Кариме. Гадать, где он находится, или мысленно возвращать к жизни их разговор и пытаться по-другому исполнить свою роль. Но вместо этого Майя почему-то вспомнила об одной из своих подруг. Эта подруга была замечательна тем, что не мыслила ни дня своей жизни без любви. Будучи замужем, она влюблялась во всех друзей своего мужа, будучи разведена – во всех, с кем так или иначе тесно пересекались ее пути. Начальник на работе, зубной врач, менеджер в турфирме, уже несколько раз удачно отправлявший ее в отпуск… Последней страстью подруги был актер Евгений Миронов; не довольствуясь фильмами, она пересмотрела все его спектакли, где брала билеты на первые ряды и уверяла, что актер узнавал ее и во время монологов останавливал взгляд именно на ней. А как болезненно переживала она слухи о якобы появившейся у актера невесте! Слушая подругины излияния, Майя порой еле сдерживалась, чтобы не высказать напрямик, что она думает по поводу этого впадания в детство, а сейчас вдруг поняла, что подруга впадала отнюдь не в детство, а в юность. Точнее, она страшилась расстаться с юностью и потому без остановки перескакивала от одной любви к другой. Словно с камня на камень в бурном потоке; лишь бы не поддаться течению, отыграть у времени свою молодость.

Молодость. Молодость. Молодость. Незамутненный обидами взгляд, неистоптанная душа, целый кладезь неразбитых надежд на заветной полочке в сердце. Молодость. Шаг с отрывом от земли; смех, прорывающийся в каждое слово; игра, проступающая в каждом движении. Молодость. Ветер в голове, ураган в душе, свежий бриз приключений, веющий в лицо каждым божьим утром. Молодость.

Молодость. Молодость. Молодость. Каждое горе – сквозь сердце навылет. Молодость. Кровь из ран никак не унять, ее еще не научило устало свертываться время. Молодость. Шоры на глазах, позволяющие смотреть лишь вперед и ввысь и упорно, упорно, упорно не замечать, в чем по колено увязли ноги.

И все же, и все же, и все же… И все же молодость – единственная точка во времени, когда душа может встретиться с любовью. Сколько бы лет ни насчитали тебе твои бесстрастные документы, ты молод, пока ты любишь, и любишь, пока ты молод. Все остальное – ложные способы исчисления возраста.

И, осознав это, Майя вдруг замерла как вкопанная, будто кто-то натянул невидимые поводья. Не об этом ли говорил и Карим? Борьба, мечта и любовь – вот три потока, что, сливаясь, должны наполнить ванну ее молодости. Борьба вдохнет силы. Мечта вдохнет душу. Но именно любовь заставит ее задышать для новой жизни.

Она должна позволить себе полюбить, только так она сможет победить старуху.

Майя сделала шаг вперед, но тут же остановилась. Еще шаг – и вновь она не смогла тронуться с места. У нее перехватило дыхание, как это всегда бывает в преддверии слез.

Легко сказать «полюби»! А что делать тем, кто давным-давно научился плотно кутать свою душу, едва возможность любви начинает сиять сквозь пасмурные будни? Как быть, если солнечное прикосновение чувства до сих пор причиняло тебе одни ожоги? Зачем рисковать, когда сгораешь в одночасье и зарубцевавшаяся корка годами держит под собой едва затянувшуюся розовую ткань? И стоит ли нарушать утвержденный для самой себя суровый закон: жизнь может продолжаться лишь в отсутствие любви? Вспыхнувшее чувство испепелит и развеет тебя по ветру.

Майя глубоко вдохнула воздух, но легче ей не стало. Лишь сейчас, испытывая головокружение, она в полной мере ощутила, до чего сильно припекает солнце. Стоял самый разгар дня, а голова у нее не была прикрыта ничем, кроме собственных коротких и негустых волос. Что за безумие было тронуться в этот путь без головного убора и бутылки с водой! Жажда уже дает о себе знать и с каждой минутой будет только усиливаться. Вот идиотка! Она же не взяла с собою даже телефона! Оглянувшись и увидев, насколько далеко она удалилась от города, Майя испытала трепет: как же теперь? Куда же теперь?

Молодость. Любовь. Карим. Слезы. Еще один шаг навстречу розовым горам. Но нет, бесполезно – она не раскроется никогда. Она благодарна этому человеку, более чем благодарна, и, когда они встретятся вновь, она, несомненно, найдет для него более теплые слова. Но поддаться влечению, разрешить себе радость вновь стать беззащитной перед призраком счастья? Нет, она не сможет, и надо будет заранее попросить Карима ее за это простить. Прежняя жизнь не отпускает просто так, ей нужен какой-то выкуп. А какой, поди пойми!

Майя вновь замерла на месте – откуда они взялись? Ведь она совсем недавно окидывала взглядом степь – в ней не было никого. И вот – пожалуйста! А она-то думала, что ее трясущихся от плача плеч никто не видит… Тыльной стороной руки Майя быстро утерла слезы.

Прямо на ее пути, точнее, в траве возле самой дороги, под укрытием одного-единственного дерева, сидел пастух. Он присматривал за стадом очаровательных разномастных козочек; рядом, привязанная к дереву, чтобы оставаться головой в тени, пощипывала травку его лошадь.

– Гюнай дын! – еле выдавила Майя из пересохших губ.

Старик обернулся, приветливо закивал. Он был еще крепок и весьма колоритен со своими белыми усами, в вязаной шапочке с традиционным орнаментом и шароварах.

Не возлагая никаких надежд на английский язык здесь, в глубокой провинции, Майя знаками попросила пить. Старик проворно подал ей фляжку, завернутую в какие-то тряпки, и женщина с наслаждением напилась еще довольно прохладной, словно бы чуть сладковатой воды. Она поблагодарила кивком головы, и старик вновь заулыбался.

Майя поднялась – ей больше нечего было здесь делать, но уйти она почему-то не могла. Подойдя к лошади старика, она потрепала ее по шее, и та подняла голову. Это был светло-серый, довольно молодой еще жеребец, на боках которого ясно обозначалось несколько белых «яблок». Совсем как у Горизонта… Да и худощавой статью обе лошади походили друг на друга, и грива у турецкого коня шла возле шеи такими же мелкими волнами. Майя испытала острый приступ тоски.

Внезапно она увидела, что улыбчивый старик стоит рядом и знаками предлагает ей взобраться на лошадь. Сам же он будет водить ее в поводу. Майя в ответ сделала отрицательный жест и, как могла, изобразила, что умеет ездить верхом. Старик понимающе закивал.