Юрий Гагарин. Один полет и вся жизнь. Полная биография первого космонавта планеты Земля - Антон Первушин

Итак, вырвавшись в большой мир, Гагарин очень рано продемонстрировал свои таланты. Конечно, нельзя недооценивать и компанию, в которой он оказался. Хотя Чугунов и Петушков упоминаются в биографиях космонавта мельком, их влияние трудно переоценить. Видно, что эти трое не только защищали друг друга в молодежных стычках, но и стимулировали к продолжению обучения, к приобретению статуса отличника. Ведь бывает и наоборот. Больше того, именно Чугунов и Петушков определили дальнейший выбор Гагарина, который и привел его сначала в авиацию, а затем и в космос.

Надо сказать, что летом 1951 года этот выбор еще не был сделан (хотя, конечно, некоторые биографы уверяют, что даже в Люберецком ремесленном училище Гагарин мечтал о карьере летчика). В действительности под влиянием преподавателя физкультуры Ивана Николаевича Ровнова будущий космонавт решил стать тренером.

Тут биографы космонавта снова расходятся. Некоторые из них (например, Лидия Обухова) утверждали, что Гагарин собирался поступать в Латвийский государственный институт физической культуры в Риге; другие настаивали, что его целью был Ленинградский техникум физкультуры и спорта ДСО «Трудовые резервы». Скорее всего, ближе к реальности вторая версия: для института у Юрия не хватало образования, да и он сам в книге «Дорога в космос» утверждал, что ориентировался на Ленинград, – это выглядит логичным с учетом того, что Ровнов и сам был выпускником упомянутого техникума.

Для того чтобы получить соответствующее направление, Гагарин поехал в Мытищи Московской области, на спортивную базу при стадионе «Торпедо», где прошел предварительные испытания. В течение двух дней он продемонстрировал экзаменаторам довольно высокие результаты: пробежал стометровку за 12,6 с, километровую дистанцию преодолел за 2 мин 46 с, прыгнул в длину на 5 м 11 см, 26 раз отжался от земли и получил высшую оценку при выполнении специального гимнастического комплекса.

Казалось, решение принято, и Юрия ждала карьера преподавателя физкультуры, однако судьба распорядилась иначе. Александр Петушков вспоминал:

«Я и Чугунов получили направление в Саратовский индустриальный техникум, а Юрию было предложено поступить в [Ленинградский] физкультурный техникум, поскольку он зарекомендовал себя неплохим спортсменом. Не один раз занимая призовые места в соревнованиях, Юрий прошел отборочные испытания в Мытищах, а когда он вернулся в Люберцы, ему сказали: „Если хочешь, можешь поступить в Саратовский техникум по своей литейной специальности. Но надо только поехать и сдавать экзамены немедленно, а в физкультурный техникум надо еще месяц ждать экзаменов“. „Но где ты будешь месяц болтаться?“ – спросил у него один из наставников, не желавший, чтобы пропадали у Юрия два года обучения литейному делу. Чугунов, а за ним и я, стали говорить о том, как же он там без нас. Юра немного помялся, а потом решительно сказал: „Поехали в Саратов“».

На этом завершился люберецкий период жизни Юрия Гагарина.

Биографы космонавта (кроме, разумеется, его близких друзей и однокурсников) не считают нужным подробно останавливаться на нем. Для советских исследователей эти два года оказались малоинтересными, вероятно, потому, что в ремесленном училище Юрий почти не проявлял свои «особые качества» – он, конечно, был отличником и превосходным спортсменом, однако рядом были такие же отличники и спортсмены. Кроме того, при всём желании из этого периода нельзя было извлечь ничего, что работало бы на «легенду» о ранних планах Гагарина по завоеванию неба. Вот, например, Лидия Обухова цитирует сказанные ей слова Тимофея Чугунова: «Хотел ли он стать летчиком? Не знаю. Когда в Люберцах над нами пролетал самолет, мы долго смотрели ему вслед, и, конечно, всем нам очень хотелось бы очутиться в кабине… И всё-таки Юру больше тогда увлекала физкультура. Нет, он в своих мечтах никогда не зарывался, трезво выбирал возможное». Ту же мысль доносит Виктор Степанов: «Юрий не думал и не мечтал учиться на летчика. Просто мальчишка нашел в себе мужество оставить родительский кров и отправиться в дальний жизненный путь. Он хотел стать рабочим – и всё». Никакой романтики – сплошной взрослый расчет! И где здесь найдется место красивой сказке о маленьком деревенском мечтателе, которому партия расчистила и проложила дорогу к звездам?

Если вспомнить современных биографов, то им люберецкие годы кажутся скучными по другим причинам. Например, Лев Данилкин прямо пишет: «Свидетельства о двух люберецких годах в жизни Гагарина скудны и неразнообразны. Нам не известен ни один мемуарист, который сообщил бы об этом периоде что-нибудь не то что пикантное, а хотя бы не слишком пресное».

Что же представляет интерес для самого Данилкина? Вот, скажем, он изучает парту Гагарина, которая выставлена в Люберецком музее, и сообщает читателю: «Деревянная конструкция выглядит убедительно; было бы здорово, если бы на ней оказалось еще вырезано что-нибудь, что позволило бы получить ответы на вопросы, которые роятся в голове у любого биографа: секс, конфликты, происхождение капитала – что там происходило в голове пятнадцатилетнего Гагарина, угодившего в чужую, наверняка враждебную, небезопасную среду? Но нет, приходится зачехлить лупу не солоно хлебавши».

Или вот пассаж о Чугунове: «Склонен педалировать „воспитательный момент“ – и не акцентировать какие-либо „темные стороны“ гагаринской личности – ну или, по крайней мере, какие-то любопытные эпизоды, которые, несомненно, должны были случаться, учитывая тогдашний возраст героя этой книги и его склонность к авантюрным поступкам. Нет: „мы чувствовали ответственность, стремление учиться, получить специальность и побыстрее начать работать“. Ясно. А было ли что-то „такое“? (Автор вопроса при помощи интонации дает понять, что в идеале ему бы хотелось услышать о причастности юного Гагарина к серии ритуальных убийств.) „Наша лично группа – таких никаких нарушений не было. Приключений особых не было“».

Получается, что главной своей задачей Данилкин считал выискивание «темных сторон» личности первого космонавта, причем с уклоном в откровенный криминал, или, как минимум, «пикантных» подробностей типа сексуальных и экстремальных приключений (что такое «происхождение капитала», понять решительно невозможно).

Подобная позиция выглядит более чем удивительной на фоне того, что мы теперь знаем о люберецком периоде жизни Гагарина. Не нужно забывать, что он и его друзья всё же оставались несовершеннолетними подростками, перегруженными работой, учебой, решением повседневных проблем. Им нужно было выбирать: либо приключения с неизбежными негативными последствиями, либо жизнь в рамках строгих правил, устроенных практически по армейскому образцу. По итогам обучения в училище мы видим, что они выбрали. Какие уж тут «ритуальные убийства»?…

Биографам, советским и современным, стоило бы обратить внимание на то, чем занимался Юрий Гагарин, – например, поинтересоваться искусством литейной формовки. Оно вам кажется скучным? Тогда не стоит, наверное, браться за биографию такого человека, как первый космонавт. Потому что его история – это не набор баек с идеологическим, в ту или иную сторону, уклоном, а история специалиста. Повторю: прежде всего – история специалиста.