Портрет девочки в шляпе - Елена Дорош

– И кто же это?

– Жители села.

Когда все наконец убрались из кабинета, Вольдемар Михайлович долго сидел, глядя в окно, по которому бежали толстые струи воды, а потом сказал вслух:

– Не Строганова.

И повторил:

– Не Строганова.

Лора верила, что во вселенной все уравновешено – добро и зло, падения и взлеты, удачи и невезения. Неудача с одним портретом, зато потом – успех с другим. И так всегда.

В этот раз все тоже началось именно с невезения.

Два года назад из поездки в Испанию Лора привезла перстень с рубином. В роду Алонсо де Витория он считался фамильной драгоценностью и был подарен «бельдад Сарита», что по-испански означало «красавице Сарите», прадедушкой в честь обретения утраченной части семьи. Лора считала, что кольцо выглядит слишком пафосно, и носить стеснялась. Родители обижались, считая, что столь символичные подарки надо носить хотя бы из уважения к памяти предков. Лора как раз была уверена, что это надуманный предлог и уважать предков вполне можно просто в душе. Но кольцо стала надевать. Это было ужасно неудобно и хлопотно. Его приходилось постоянно снимать. Перед мытьем рук и посуды, на работе, когда надевала перчатки, во время готовки и возни на кухне – короче, целый день туда-сюда. Непривычная ко всяким таким штукам и никогда не носившая дорогих украшений, Лора боялась, что в один прекрасный день перстень потеряется.

И вот наконец это случилась.

Утром Лора вдруг обнаружила, что кольцо исчезло. Весь день она мучительно перебирала в голове ситуации и места, где могла его оставить, перерыла вещи, вывернула все карманы и сумки. На работе даже бумаги перетрясла, не говоря уже о ящиках и шкафах. Все напрасно.

В конце концов у нее разболелась голова, и чувство вины за свою безалаберность стало невыносимым. Вот доверь дурынде дорогую для членов семьи вещь, которую бережно хранили почти столетие!

Вечером Ольга Тимофеевна заметила ее угнетенное состояние и спросила, в чем дело. Лора нехотя созналась в своей безнадежной безответственности.

– Не может быть, чтобы потерялось, – уверенно заявила Тимофевна. – Ты просто разнервничалась и стала плохо соображать. Подождем до утра. В голове прояснится, и ты разом все вспомнишь! А в ванной смотрела?

Тимофевна жарила картошку с луком и пребывала в отличном настроении. Полчаса она утешала подругу, пока наконец горемыка немного не успокоилась.

– Ладно, Ваша светлость, и правда, пойду и лягу. Утро вечера мудренее.

– Золотые слова!

Тимофевна посолила картошку, накрыла крышкой и выключила газ.

– Дай головушке роздых, как мамка моя говорила. А насчет картошки не волнуйся. Я тебе половину оставлю.

Однако утро не принесло ничего нового. Лора приуныла. Что она скажет родителям?

Ольга Тимофеевна, желая помочь, переколошматила всю квартиру по второму разу. Безрезультатно. Наконец ее рысканье заметила Галя и была поражена, узнав, что Лора умудрилась потерять такую вещь. Как вообще можно разбрасываться драгоценностями? Сразу видно, что ничего, кроме дешевой бижутерии, Лора не нашивала.

Под уничижительным взглядом «правильной» соседки Лоре стало совсем худо.

Бесплодные попытки найти перстень и столь же бесплодные разговоры о нем продолжались неделю, пока наконец Лора не взмолилась, боясь окончательно потерять остатки разума.

– Прошу всех закрыть эту тему раз и навсегда! – громко объявила она на кухне.

Тимофевна жалостливо скривилась, Галя дернула плечом. Очень надо!

Лора погоревала еще немного и успокоилась. Делать нечего, буду жить не украшенная украшениями! Главное, маме не проболтаться.

На следующий день, это был понедельник, Лора освободилась неожиданно рано. Первый рабочий день недели всегда начинался со скрипом и заканчивался позже обычного. А тут вдруг такая «пруха», как любила выражаться дипломированный искусствовед. По дороге домой она зашла в магазин за манкой и пшенкой для Ольги Тимофеевны. Старушка вторую неделю «маялась животом» и ела только жиденькую кашку на воде. В квартире было тихо. Спит, должно быть, подумала Лора и тихонько пробралась на кухню.

– Лолка, ты, что ли?

– Я, кто же еще. Купила крупу, как вы просили. Сварить кашу?

– Лучше чайник поставь. Меня уже от этих каш с души воротит.

Лора обернулась и увидела, что болящая стоит на пороге кухни, держа в руках коробочку с эклерами.

– А не рано ли решили разговеться, голубушка? Вчера ведь еще страдали.

– Да и фиг с ним! – заявила старушка. – Есть хочу! Хотя бы сладенького! Давай заварим того, английского, с бегемотом!

– Заварить заварим, конечно, только сперва выпейте-ка таблеточку. А лучше две.

– Выпью! Отчего же не выпить! Только лучше беленькой!

– С ума съехали, Мадам?

– Ну, Лола. Лолушка. Красавица моя ненаглядная.

– Не подлизывайтесь, не поможет. Чай – некрепкий, сухарик – несладкий. Вот ваше меню. А пирожные мне.

– Сатрап ты, Лолка-балаболка! Как есть сатрап! Нет в тебе чуткости и сострадания!

– Точно. Нет. Ни грамма. Ни граммулечки. Я безжалостная и беспощадная. Садитесь. Все готово уже. Я сейчас переоденусь и начнем пировать.

Лора налила кипятку в пузатый чайник и закрыла сверху полотенцем. Села напротив подруги и подперла рукой щеку.

– Давно хотела вас, Ваша светлость, спросить. А как вы в музей-то попали? Случайно прибились?

– Эээ нет. Не случайно. Из-за Эльфы.

– Эльфы? – переспросила Лора.

– Точняк. Сейчас покажу.

Ольга Тимофеевна ушла в комнату и вернулась с коробкой.

– Тебе первой показываю. Только открывай осторожней.

Из коробки Лора достала небольшую овальную миниатюру на кости. Портрет девочки в огромной шляпе, украшенной цветами, и странном наряде – темно-зеленом рединготе с двумя рядами больших медных пуговиц. Лора невольно улыбнулась.

– Да это же Катя Строганова!

– Теперь-то я знаю, а в детстве думала, что эльф. Ну, навроде ангела, который хранитель жизни. Сначала маминой, а потом моей. Девочка-эльф ее в блокаду спасла.

– Расскажите.

Глаза Лоры блестели любопытством и восторгом. Она не могла оторвать глаз от портрета.

– У нее ведь в блокаду все умерли. Осталась совсем одна в холодном доме. Вещи давно продали или в печке-буржуйке сожгли. А картина эта осталась. Бабушка хотела обменять на еду. Дед не дал. Умирал уже, а не позволил. Отдал маме моей и велел спрятать. Ни за что не продавай, сказал, и она тебя сохранит. Вот и остались они вдвоем. Девочка на картине и мама моя – девочка Аделаида. Когда было совсем худо, мама молилась на портрет, просила, чтобы спас. Так и выжили обе. Я звала ее Эльфой. Раз девочка, значит не эльф, а эльфа. Она – самое первое, что я помню. Мама повесила картинку, как я для себя определила, над моей кроватью. Засыпаю, а она мне улыбается. Посмотрю на нее – и словно копоть с души смывается. Жизнь моя так сложилась, что по музеям и библиотекам шастать было некогда. А лет двадцать назад, когда меня на пенсию выперли, шла по Невскому и вдруг вижу – она. С афиши смотрит. Оказалось, в Строгановском дворце выставка портретов всех Строгановых, какие ни есть. Ну как я могла не пойти? Нашла там и мою Эльфу. Оказалось, это не сказочный персонаж, а реальный человек. Поняла, что дворец – ее дом. Ну мне прямо не уйти было. Пошла узнавать, можно ли как-нибудь остаться. Можно, говорят. Как раз смотрители в залы нужны.