Портрет девочки в шляпе - Елена Дорош

– Ничего себе! Да ваша история – сама как сказка! Удивительно просто! И опять Строганова, что интересно.

– Для меня она была Эльфой, Эльфой и осталась, – заявила Ольга Тимофеевна.

Лора осторожно погладила миниатюру.

– А знаете, что странно? Изображение школярское, что называется, из сувенирной лавки. Грубоватое и небрежное. Такие на Невском по пятьсот рублей. А костяная пластина и рамка тонкой работы. Смотрите, какие узоры. Эти точно не из ларька. Хотя, может, я и ошибаюсь. Вы не против, если я повнимательней ее рассмотрю?

– Смотри, – согласилась Ольга Тимофеевна, – может, найдешь что-то интересное.

Лоре не терпелось.

– Завтра просвечу ее в лаборатории. Можно?

– Боязно, конечно, в чужие руки отдавать.

– Мне тоже. Поэтому я вашу Эльфу из рук выпускать не собираюсь, а хранить буду в сейфе.

Лора видела, что Ольга Тимофеевна переживает за дорогую сердцу вещь. Она подлила старушке чаю и пододвинула коробочку с эклерами.

– Знаете, долгое время автором этой работы считалась художница Элизабет Виже-Лебрен. Она бежала от французской революции, потому что ходила в подружках у печально известной королевы Марии-Антуанетты, колесила по миру, пожила и у нас. Перерисовала всю российскую знать Екатерининского времени. Красивая, смелая, талантливая. В ее работах чувствовался французский блеск, а в ней самой – парижский шик. Портреты были нарядны, но… немного как бы наигранны. В них не хватало искренности. Однако в России она стала по-настоящему богата. Была очень популярна и востребована. Настоящий автор, тоже француз, Жан-Луи Вуаль был гораздо более скромным. Он считался собственным художником семьи Строгановых, но популярным так и не стал. Работы Виже-Лебрен теперь почти неизвестны широкой публике, а «Девочку в шляпе» знают и любят. Потому что в этом портрете теплота и сердечность, простота и искренность.

– А как же узнали-то? Ну, что автор не тот?

– Наша российская искусствовед доказала. Да заодно что девочка на портрете – не Лиза Строганова, как считалось, а ее старшая сестра Екатерина. Хотя в европейских каталогах полотно до сих пор считают работой Виже-Лебрен.

Лора увлеклась любимой темой и не замечала, что стрелки часов подползают к полуночи.

– Виже-Лебрен действительно писала изящные портреты. И сходство было, и лести немало. От этой умницы и красавицы были в восторге все, кроме одного человека.

– Злодея?

Лора прыснула.

– Да нет! Матушки Екатерины Второй. О портрете своих внучек она сказала, что у художницы нет ни чувств, ни понимания, одни обезьяньи ужимки.

– Эк она ее припечатала!

– Ага. Впрочем, это не помешало Элизабет и дальше стричь купоны в России.

– А что же бедолага этот, Вуаль?

– Он в России сначала в актеры нанялся, хотя окончил Академию художеств в Париже. Пробиваться не умел. Помог случай. Его работу увидел Павел Первый.

– Убиенный?

– Тогда еще живехонький и по-своему справедливый. Взял Жан-Луи в придворные художники. За талант. Как его можно было с кем-то перепутать? От «Девочки» прямо оторваться невозможно. Обожаю эту серебристую гамму. Смотрите, почти монохромная. Только лицо светится.

– А что с ним стало-то?

– Он уехал во Францию, но на старости лет вернулся. И пропал.

– В смысле?

– След затерялся. Скорее всего, умер в нищете. Жалко его.

– Говоришь о нем как о хорошем знакомом.

– Так и есть. Талантливые люди редко живут долго и счастливо.

– Полный пердимонокль, – заключила Ольга Тимофеевна.

– Не то слово, – согласилась Лора.

Они чокнулись чайными чашками и выпили за искусство. Свою Эльфу Ольга Тимофеевна убирать не торопилась. С нежной полуулыбкой девочка с портрета смотрела на них, а они на нее.

Действительно, в мире все уравновешено.

Еще в апреле Герман неожиданно получил заказ. В воскресенье после одиннадцати вечера позвонил Вольдемар Михайлович Щеглеватых. Была у него такая приятная манера. Попросил взять на реставрацию икону и сразу предупредил, что будет приставать до тех пор, пока Герман не согласится.

– Понимаешь, там такое дело. Икона предположительно второй половины шестнадцатого века. Но только предположительно. Лик сохранился, но все остальное закоптилось сильно и вообще… ну сам понимаешь, хранилась черт-те как. Просит батюшка из костромской губернии. Сам по образованию историк-архивист. Говорит, что икона, возможно, из Железноборовского монастыря. Основан в четырнадцатом веке, Гришка Отрепьев там был пострижен, недалеко от села Сусанино, где герой наш народный царя спасал, ну и всякое такое. Монастырь после революции был, понятное дело, закрыт, а в середине девяностых стал возрождаться. Иконы давно растащили, многое пропало, но списки остались. Теперь пытаются отыскать. Батюшка говорит, что, возможно, вещь ценная. Но опасается. У них ведь все непросто. Работа сложная, а заплатить много не могут. Я бы взял в лабораторию, но сам понимаешь, документов на нее пока никаких нет. Висела в храме сельском, тот сгорел, потом у бабки-старосты на чердаке в хоронушке и тому подобное. Помоги болезным.

– А чья икона?

– Иоанна Предтечи. Монастырь как раз Свято-Предтеченский. Так что внимание к иконе особое. Размер средний. На первый взгляд, батюшка не зря с ней носится. Ну, сам увидишь. Лаборатория в твоем распоряжении, на доход особых претензий иметь не буду, так, чисто символически.

– Вольдемар Михайлович, я сейчас занят по горло. С иконой работать нельзя кое-как. Надо помолясь, с усердием. А я весь в Левицком. С головой просто.

– Герман Александрович, так ведь и я тебе помогаю. В том числе и с Левицким этим. От рутины тебя освободил, с ерундой не пристаю.

– Спасибо, конечно…

– Значит, договорились. Дело богоугодное. На том свете зачтется. Мне.

Вольдемар хохотнул басом и, как обычно, не прощаясь, повесил трубку. Герман постучал телефоном по носу, постоял, решая, не позвонить ли с отказом, но в конце концов никуда «телефонировать» не стал, а пошел спать.

В понедельник позвонил мужчина, назвавшись отцом Иаковом, и спросил, когда можно прийти с иконой.

Батюшка оказался невысоким, щуплым, довольно молодым мужчиной с красивой окладистой бородой, которую время от времени поглаживал. Говорил негромко, упирая на букву «о». Немного стеснялся и производил впечатление простого скромного человека. Герману нравились люди такого типа. Он принял завернутую в льняную ткань икону и аккуратно пристроил на подставку. С первого взгляда было ясно, что вещь действительно старинная. Герман долго водил по ней лупой, рассматривая мельчайшие нюансы, и сообщил отцу Иакову, что постарается вернуть иконе божеский вид. Батюшка радостно перекрестился и попросил разрешения интересоваться по телефону, как идет работа.