Розы для Молли - Кейт Хьюит

Можно ли смыть воспоминания Джейкоба? Вернувшись в Вольф-Мэнор, он стал их рабом. Сможет ли он освободиться? Сможет она помочь ему своей любовью?

Со стола слетели листы бумаги. Молли невольно подняла их и увидела написанные на одном из них слова.

«Милая Аннабелла! Сегодня твой шестнадцатый день рождения».

Ей следовало бы остановиться. Это просто письма, старые письма. Но некий глубинный инстинкт заставил Молли продолжить чтение.

«Я не жду, что ты поймешь или простишь. Но знай, я думаю о тебе и представляю себе большой торт с шестнадцатью свечами, которые тебе предстоит задуть. Загадывай желание.

Твой любящий брат

Джейкоб».

Значит, на столе лежат неотправленные письма Джейкоба его родным. Молли положила сверху письмо, адресованное Аннабелле.

Джейкоб уехал, но сердцем остался с семьей. Эта мысль еще сильнее разожгла ее любовь к нему.

— Что ты здесь делаешь?

Молли похолодела. Он стоял в дверях с лицом, потемневшим от гнева.

— Джейкоб…

— Могу я чем-нибудь помочь? — спросил он с ледяной вежливостью. Казалось, даже температура в комнате понизилась. — Ты все просмотрела?

— Я… Извини. Ветер сдул со стола листки, я подняла их. Я прочитала письмо Аннабелле. Прости, Джейкоб. Я понимаю, что это личное письмо, но оно прекрасно…

— Не стоило этого делать.

Он подошел к столу и убрал письма в папку.

— Почему ты не отправил его… их? Если бы Аннабелла прочитала, она бы…

— Она бы — что? — Он резко обернулся. — Простила бы меня?

— Нет, нет, — заторопилась Молли. — Просто… поняла бы.

— Я уже говорил с ней, — откликнулся он так же холодно. — Несколько раз. Если хочешь знать, она приедет сюда на следующей неделе. С мужем.

— С мужем? — удивленно переспросила Молли.

— Да. Его зовут Стефано. Они познакомились в Испании. Похоже, они обрели свое «долго и счастливо».

Молли растерялась. Неужели подруга вышла замуж? Она очень давно не заглядывала в свой почтовый ящик. Наверняка Аннабелла писала ей. Надо ответить, поздравить.

— Я говорил и с братьями, — продолжал Джейкоб. — И мы помирились. Если ты думаешь, что я все еще виню себя за это, то ошибаешься. — Молли открыла рот, хотела что-то сказать, но он перебил ее: — По крайней мере, о них будет кому позаботиться, когда я уеду.

Страх обжег Молли, как ядовитая кислота.

— Ты уезжаешь?

— Да. И тебе это известно. Я уеду, и ты тоже уедешь. Я выставляю дом на продажу на следующей неделе. Ведь ты почти закончила работу в парке, правда?

Молли поперхнулась:

— Да. Но…

— Но, — поторопил ее Джейкоб.

— Ты тоже мог бы обрести свое, — выпалила Молли. Отчаяние толкнуло ее на этот шаг. — Свое «долго и счастливо». Со мной. — Его молчание было ужаснее любых слов, но она не сдавалась. — Конечно, никто не бывает счастлив каждую минуту. Но мы могли бы делить радости и горести… Я люблю тебя, Джейкоб.

— Нет, не любишь, — возразил он так решительно, что она вздрогнула.

— Люблю. Поверь, я знаю, что говорю.

У Джейкоба вырвался резкий то ли смешок, то ли вскрик.

— Ты не любишь меня, Молли, потому что совершенно не знаешь меня.

— Я знаю то, что действительно важно…

— Нет, — оборвал ее он.

Молли сделала шаг к нему. Довольно! Довольно огорчений, мучений, бесконечного чувства вины и отчаяния. Это время прошло.

— Почему ты не хочешь, чтобы я любила тебя, Джейкоб?

— Это бессмысленный разговор…

— Или ты боишься, что я перестану любить тебя, если узнаю, каков ты на самом деле? Узнаю твои страшные тайны? — Сделав еще шаг, Молли осторожно взяла его за руку.

— Перестанешь, — тихо согласился Джейкоб.

— Расскажи мне, — попросила Молли и крепче сжала его руку. — Открой тайны, которые я, по-твоему, не должна знать и не смогу понять.

— Не могу…

— Почему? — с вызовом поинтересовалась она. — Ты уверен, что я возненавижу тебя? Но разве это важно, если ты не любишь меня и собираешься уехать?

— Я не настолько бессердечен. — Уголки его губ приподнялись в очень слабой, очень грустной улыбке. — Большую часть жизни я смотрел издалека на тех, кого люблю. Я писал эти письма, потому что мечтал о контакте с братьями и сестрой, и не отправил их, потому что не смог бы вынести пренебрежение родных. Меня поддерживала только память о том, как они любили меня.

— И ты думаешь, что тебе помогут продержаться воспоминания о моей любви? — закончила Молли. — Почему ты должен быть мучеником? — И вдруг она, к своему удивлению, рассердилась. — Скажи, Джейкоб, ты меня любишь?

— Да.

Молли хотелось застонать, закричать. А еще петь от радости.

— Тогда почему собираешься уехать? Почему мы не можем вместе преодолеть это? Разве любовь не означает доверие?

— Дело не в недоверии, — тихо сказал он. — Дело во мне.

— Ты не доверяешь себе? — удивилась Молли.

Заявление показалось ей диким.

— Я помню, — начал Джейкоб, — как отец в первый раз ударил меня. Мне было шесть лет. Я приехал из школы на Рождество и сразу понял, что что-то не так. Эмбер, моя мачеха, мать Аннабеллы, умерла от передозировки наркотика, как я потом узнал. Мне хотелось утешить отца. Оглядываясь назад, я думаю, что мои попытки только раздражали его. — Джейкоб помолчал, потом продолжил: — В то Рождество все было хуже, чем когда-либо. Отец был постоянно пьян. Он словно подчинился самой гнусной части своей натуры и позволил ей руководить им.

Все начинало представать перед Молли в истинном свете. Стремление Джейкоба постоянно контролировать себя, его нежелание пить спиртное… И он видел это, когда ему было всего шесть лет.

— У нас постоянно менялись няни. Однажды утром очередная няня ушла, даже не предупредив отца. Я ее не осуждаю. С нами было трудно справляться. Джеку было четыре года, Аннабелле и Алексу — еще меньше. — Он покачал головой. — Я пошел искать отца и обнаружил его в постели с бутылкой, хотя был уже полдень. Он был в плачевном состоянии. То плакал, то изрыгал проклятия. Я отобрал у него бутылку и вылил содержимое в раковину. Отец рассвирепел. Он себя не помнил от злости. Он побил меня, а потом и Лукаса, и мы смирились, потому что были слишком малы.

— О, Джейкоб…

— У отца бывали светлые минуты. Тогда он играл с нами, дарил подарки. Но я знал, каков он в глубине души. И клялся, что никогда не буду таким, как он.

— Ты не такой, как он, — тихо сказала Молли. — Ни в коей мере.