Карьера подпольщика (Повесть из революционного прошлого) - Семён Филиппович Васильченко

другого, как заведующего отделением, инженера-мастера Стразова.

Это было уже в то время, когда Матвей окончательно освоился с работой в кузнице и мог работать на любом молоте с такой ловкостью, как-будто он и родился возле наковален паровика.

К нему подошел, бросив свой молот Солдатенков и начал его уговаривать, заключить с ним сделку на одолжение денег.

Матвей слушал его, отшучиваясь от навязчивого парня и в то же время думал о своем.

Он не мог теперь и мечтать о том, чтобы летом побродяжничать за Гниловской станицей, по ту сторону реки, по Приазовской степи — вволю поваляться на траве на солнце, посидеть за увлекательными повестями и рассказами — этих возможностей он почти лишился с того времени, как сделался мастеровым.

В это время между горен, наковален, приспособлений для ковки, он увидел остановившегося Стразова.

Высокий, стройный инженер в форменной фуражке, остановившись возле номерной доски, окидывал взглядом одно горно за другим и что-то соображал.

Мотька знал, что Стразов является одним из наиболее образованных и интеллигентных мастеров в мастерских. Он даже кончил будто бы институт, но будучи бедняком получил должность, только женившись на бывшей горничной начальника. Между тем, мастеровые говорили, что он по своим знаниям и аттестациям мог бы управлять всеми мастерскими.

Матвею вдруг пришло в голову посягнуть на казенную неприкосновенность кузнечного инженера и испытать его понимание жизни.

Он обернулся к искушавшему его Солдатенкову.

— Артем! Поработай-ка две минуты, мне нужно со Стразовым поговорить. А потом поговорим насчет денег.

— Надумал?

— Надумал.

— Дашь?

— Дам

Солдатенков без оговорок взялся за рычажки.

Матвей шагнул с деревянного помоста и направился к Стразову. Тот продолжал стоять и издали увидел приближавшегося мастерового.

— Леонид Сергеевич! не сердитесь, и скажите мне: в чем смысл жизни и в чем счастье человека? Для чего мы работаем, как звери? Вы это наверно знаете, потому что вам видно все это.

Стразов покосился вспыхнувшими глазами на остановившихся в двух шагах кузнецов и обернулся к Матвею.

— Тебе для чего это знать?

— Потому что я не хочу жить, не зная, для чего.

— А что же, ты хочешь быть всезнайкой?

— Нет, Леонид Петрович, я прошу, чтобы вы мне объяснили, какой смысл в том, что мы всю жизнь будем работать в кузне? Для чего рабочие, мастерские и весь свет? Ведь вы же командуете всем этим... Вы все должны знать...

Мастер еще раз посмотрел на слушавших разговор кузнецов, к которым присоединилась еще пара человек, привлеченных вопросами Матвея. Последний их не замечал: они стояли сзади него и с испытующим интересом следили за мастером, хотя делали вид, что смеются.

Инженер закусил губы и с презрением оглядел умничающего подростка.

— Иди работать, — распорядился он, —сюда поступают не для того, чтобы выдумывать разные бредни. Всех счастливыми даже бог не может сделать.

— Бог? А для чего же мы работаем?

— А для того, чтобы не фантазировать о счастьи. Иди работай, и не думай о том, чего и поумнее тебя — никто не решил. Мудрец!

И Стразов, повернувшись, пошел к рессорным печам..

Мотька взглянул на кузнецов, сразу утерявших интерес к разговору, как только Стразов уклонился от ответа.

— Что, узнал больше половины? Смотри теперь. Уволит Стразов, — сказал один из них, предупреждая Мотьку.

За это? — Пускай увольняет. — Возразил Матвей, хотя угрозы испугался.

— Сами они ни черта не знают, хоть и ученые, — констатировал Воскобойников, узнавший о чем спрашивал Стразова Матвей.

Однако, мастер на этот раз не уволил Матвея. Вместо этого он предупредил о дерзости подростка Евдокима Моргая. И вот естественный опекун Матвея в мастерских,. Моргай, подошел к нему на другой день с выговором.

— Как ты смел Леониду Сергеевичу какие-то контры устраивать? Хочешь ты, чтобы и тебя и меня выбросили из кузни или. ты жиганом хочешь сделаться? Ты думаешь, тебя контры против твоего мастера до добра доведут?

Удивительным чудилой был этот Моргай: мужчина силищи богатырской и один из тех легендарных кузнецов, на груди которых можно ставить наковальню, чтобы без страха отковывать на ней под парой молотов железные полосы, он в то же время был самым боязливым существом, с которым когда-либо имел дело Матвей. И не то, чтобы он боялся какого-нибудь мордобоя или уголовщины. Наоборот, Моргай мог похвастать запальчивым бесстрашием. Будучи в молодости известным кулачником он и теперь тайком от жены ходил иногда на бои и, зачастую, войдя в азарт, кидался в драку. Но его боязнь вытекала всецело из того непрочного положения пролетария - мастерового, вследствие которого он каждую минуту мог оказаться без работы, а значит и без пищи, без необходимейшего, хотя бы обглоданного куска хлеба.

Странно было наблюдать, как этот здоровый с широкой физиономией, которую выразительно называют «рождеством», человек, ежился перед мастерами и подмастерьями, как он обходил по улице каждого городовика, как он готов был прижаться к стене перед любым человеком, о котором он мог думать, что тот имеет хоть какое-нибудь отношение его судьбе.

Но вместе с тем, Евдоким Моргай был и воспитанником окраины, а следовательно, отчаянным горлопаном.

Поэтому, стоило только ему подумать, что его благополучию это не повредит, как он делался смельчаком, поднимал голос и даже отчаивался на буйство.

Как только Стразов вызвал его в контору и сказал, что подросток-молотобоец нуждается во внушении и в том, что бы за ним смотрели, как Евдоким Моргай перепугался на смерть и очутился со странным словом «контры» возле молота Матвея.

— Ты понимаешь, кого ты затрагиваешь? Ведь это же тебе не товарищ, не Солдатенков: —он чихнет и тебя здесь не будет... Этого ты хочешь?

— Да бросьте, Евдоким Мартынович. Только света, что в окошке — эти мастерские, не пропаду без них.

— Отчаюга ты, отчаюга, Матвей! Пойду матери скажу...

— Ладно.

Но отделавшись от нелепой опеки Моргая, Матвей все же не переставал думать о том, что его больше всего мучило. Среди кузнецов его обращение к мастеру стало скоро известным; кузнецы посерьезней вкривь и вкось толковали Мотьке, в связи с этим, о смысле жизни и о том, что такое счастье, но от их объяснений веяло само утешением людей, принимавших жизнь так, как она есть Матвею же этого было мало.

Но совершенно неожиданно Матвей нашел ответ на свои вопросы.

Однажды, —это было уже осенью — Матвей, придя сравнительно рано на работу, направился в стоявшую за кузницей дежурку, где сходились явившиеся до гудка кузнецы,