СССР и Гоминьдан. Военно-политическое сотрудничество. 1923—1942 гг. - Ирина Владимировна Волкова

марта 1933 г. писал в ЦК ВКП(б): «Идеальным выходом из кризиса и из создавшегося на Дальнем Востоке положения для САСШ [США] и для других европейских держав была бы война между СССР и Японией»387. Сохраняя нейтралитет по отношению к действиям Японии в Китае и жертвуя укреплением связей с Нанкином, советское руководство стремилось лишить Токио оснований для конфронтации с СССР. Учитывая неготовность к войне на Дальнем Востоке, Москве было необходимо избежать прямого участия в маньчжурском конфликте.

Нанкин делал ставку на то, что нормализация советско-китайских отношений может усилить противоречия между Москвой и Токио. В докладе от 30 января 1934 г. полпред СССР в Китае Д.В. Богомолов отмечал: «Первые месяцы 1933 г. <…> в китайских кругах возлагали большие надежды на помощь со стороны Советского Союза в японо-китайском конфликте… Но охлаждение наступило довольно быстро… совпало с опубликованием нашего предложения о продаже КВЖД»388. Данный шаг вызвал в Китае острую дискуссию о законности односторонних действий Кремля.

В руководстве ГМД росло разочарование советской политикой на Дальнем Востоке. Во время беседы заместителя НКИД СССР с послом Китая Янь Хойцином прозвучало заявление о неизменности мнения Москвы по маньчжурскому вопросу. В ходе встречи Л.М. Карахан подчеркнул: «Вы знаете, что с самого начала конфликта мы вели политику строгого невмешательства и нейтралитета… и эту политику, с одной стороны, строгого нейтралитета, а с другой стороны – работы по укреплению наших оборонительных сил мы будем продолжать и в дальнейшем»389. В результате надежды Нанкина оказать давление на Японию через СССР не оправдались.

Другим фактором в политике Москвы, отрицательно повлиявшим на развитие диалога с Нанкином, оставалась ее связь с руководством КПК Вопрос о мировой революции уже не рассматривался с прежней остротой. Однако статус страны «победившей революции» в международном коммунистическом движении, как и само содержание платформы ВКП(б), обязывали Москву выступать с позиций защиты классовых интересов. Следовательно, по идейно-политическим соображениям СССР продолжал оказывать поддержку Компартии Китая.

В то время, когда Чан Кайши последовательно проводил военные операции против советских районов, Исполком Коминтерна и Дальбюро ИККИ посредством резолюций и директив, а также через своих представителей в Китае, фактически, осуществляли стратегическое планирование действий Красной армии и КПК. В частности, рекомендации ИККИ от марта 1933 г. ориентировали КПК «сохранять и укреплять живые силы, усилить учебу, повышать боеспособность и дисциплину, форсированно продолжать формирование Красной армии»390. В той же телеграмме отмечалось: «Обороняя советские территории… нужно сохранять подвижность Красной армии и не привязывать ее ценой существенных потерь к территории… Нужно избегать невыгодных столкновений с большими силами противника»391. Директивы Дальбюро ИККИ 4-му фронту РККА Китая и советским районам в провинциях Хубэй, Хэнань, Аньхуэй от февраля 1933 г. содержали детальные распоряжения о тактике ведения военных действий. Они касались отдельных корпусов и армий с указанием задач, районов дислокации врага392. В августе 1934 г., когда в Центральном советском районе сложилась критическая ситуация, Политкомиссия Политсекретариата ИККИ приняла решение о создании в одном из портов Южного Китая аппарата для переброски оружия блокированным силам КПК, а также об отправке в 4-ю армию военного специалиста393. Общий характер директив ИККИ свидетельствовал о подготовке КПК к длительной вооруженной борьбе против ГМД с применением методов партизанской войны.

С точки зрения Чан Кайши, ставившего в качестве первоочередной задачи подавление оппозиции и централизацию власти в стране, действия Москвы воспринимались как вмешательство в дела Китая. Высокая активность ИККИ лишь усиливала конфронтацию КПК и ГМД и влекла ожесточение гражданской войны. Вполне естественно, что это вносило дополнительную напряженность в советско-китайские отношения.

Это привело к безрезультатному окончанию в 1933 г. переговоров о заключении советско-китайского договора о ненападении. В докладе от 30 января 1934 г. Д.В. Богомолов выделил следующие мотивы, определявшие позицию ГМД в этом вопросе: «Ожидание войны между Советским Союзом и Японией, уверенность в неизбежности такой войны… Нанкинское правительство не желает связываться с нами пактом, опасаясь, во-первых, репрессий со стороны Японии… во-вторых, не желая связывать себе руки в случае, если война между СССР и Японией действительно возникнет»394. Однако, как следует из вышеизложенного, круг противоречий между Москвой и Нанкином был значительно шире.

В совокупности это привело к смене приоритетов в советской внешней политике: сближение с Китаем временно уступило место идее коллективной поддержки мира и безопасности в регионе. Характерной чертой нового курса СССР стал призыв к «дипломатии мира»395 с целью поиска потенциальных союзников и получения времени для укрепления своей обороноспособности.

Москва прогнозировала новый виток эскалации напряженности на севере АТР. 29 марта 1935 г. в беседе с заместителем министра иностранных дел Англии А. Иденом И.В. Сталин отметил, что опасность ситуации на Дальнем Востоке заключалась в неопределенности планов Токио. По его мнению, временное улучшение положения сохранялось «лишь до тех пор, пока Япония не переварит Маньчжурию», после чего развитие агрессивных тенденций должно было неизбежно продолжиться396. Однако предложения Москвы объединить усилия держав с целью сохранить расстановку сил в АТР, неоднократно озвученные НКИД в 1933–1935 гг., не были поддержаны397.

Усиление военной угрозы со стороны Токио, а также отсутствие прогресса в попытках обеспечения коллективной безопасности вынуждали НКИД искать альтернативные пути стабилизации обстановки на Дальнем Востоке. Идея заключения Тихоокеанского пакта продолжала обсуждаться до осени 1937 г. Вместе с тем внимание Москвы вновь было обращено на Китай. Однако он интересовал руководство СССР уже не как арена классовых боев, а как потенциальное средство решения актуальных задач в области госбезопасности.

После поражения коммунистов в Центральном советском районе и вынужденного отступления Красной армии в Шэньси поддержка КПК постепенно утратила свое первостепенное значение для ВКП(б). Во-первых, становилось очевидным, что при слабости КПК советизация страны не может быть достигнута в ближайшем будущем. Во-вторых, сталинская концепция построения социализма в отдельно взятой стране предполагала, что сохранение советского строя и успешное развитие социализма в СССР было единственной гарантией на осуществление в будущем мировой революции. Поэтому в середине 1930-х гг. усилия Москвы концентрируются на обеспечении территориальной целостности СССР и сохранении в нем руководящих позиций ВКП(б). Приоритеты внешней политики постепенно смещались от содействия зарубежным компартиям в борьбе за власть в сферу защиты государственных интересов СССР, в том числе посредством сотрудничества с некоммунистическими режимами. С этих позиций ценным оказывался факт подъема в Гоминьдане антияпонских настроений, которые в перспективе можно было использовать для сдерживания Токио.

Однако Москва была вынуждена считаться с потенциальной возможностью сближения Токио и Нанкина на базе проводимой ими антикоммунистической политики и с отсутствием в Китае иных, кроме Гоминьдана, политических сил, способных противостоять внешней агрессии. В результате прежняя тактика, направленная на эскалацию борьбы ГМД и КПК,