СССР и Гоминьдан. Военно-политическое сотрудничество. 1923—1942 гг. - Ирина Владимировна Волкова

были направлены на корректировку политики Яньаня. 11 ноября 1937 г. в присутствии Димитрова состоялась беседа Сталина с представителями Компартии Китая: Ван Мином, Кан Шэном и Ван Цзясяном. Глава СССР еще раз сосредоточил внимание на том, что задачей КПК в этих условиях должно стать «ее вливание в общенациональную войну и принятие руководящего участия»423. Сталин отметил, что возвращение к противостоянию КПК и ГМД возможно только после победы над Японией: «Каким образом китайцам следует сражаться с внешним врагом – вот решающий вопрос. Когда это закончится, тогда станет вопрос, каким образом им воевать между собой!»424 В тактике ведения боевых действий Сталин рекомендовал методы партизанской войны.

Содержание этой беседы раскрыло основные элементы стратегии Сталина в отношении КПК как участника единого антияпонского фронта.

Во-первых, Москва продемонстрировала, что идея создания единого фронта обусловлена не отступлением СССР от классовой доктрины, а объективными условиями, в которых агрессия Японии значительно опаснее внутренних разногласий КПК и ГМД. Следовательно, она по-прежнему идеологически связана с КПК и готова оказывать ей поддержку, в том числе и в противостоянии с Гоминьданом, но только после того, как будет ликвидирована угроза самой китайской государственности извне.

Во-вторых, предполагалось максимально использовать временное сотрудничество КПК и ГМД для укрепления позиций коммунистов в Китае. Существование единого фронта воспринималось как благоприятный период, необходимый компартии для возвращения в большую политику и предоставлявший возможность легально бороться за лидерство в стране. Выступление КПК под антияпонскими лозунгами, лозунгами борьбы за национальную независимость, становилось для партии еще и средством привлечения на свою сторону общественной поддержки.

В-третьих, ориентировка на партизанскую войну была обусловлена стремлением максимально сохранить вооруженные силы КПК. Не принимая участия в крупных операциях, компартия могла сосредоточить, в том числе за счет поставок из СССР, значительные объемы оружия для последующего их применения против войск ГМД.

Эти составляющие политики единого фронта деструктивно сказывались на взаимодействии КПК и ГМД. Чан Кайши высоко ценил поддержку, оказанную СССР Нанкину. Но он не был намерен мириться с вмешательством во внутреннюю жизнь страны. Приоритеты Гоминьдана по-прежнему концентрировались на борьбе за централизацию власти и суверенитет Китая. Для Чан Кайши равнозначно были неприемлемы как военная экспансия Токио, так и стремление СССР оказывать влияние на политические процессы в Китае. Гоминьдан сохранял нейтралитет в отношении КПК лишь в силу того, что это давало возможность сосредоточить силы на борьбе с агрессией Японии, поскольку продолжать политику уступок Токио вплоть до окончательного подавления баз КПК было уже невозможно. Однако при этом и ГМД, и компартия последовательно искали повод к ослаблению друг друга.

Признаки кризиса в едином фронте стали проявляться после V пленума ЦИК Гоминьдана (21–30 января 1938 г.), обозначившего стремление Чан Кайши не допустить расширения территориальной базы КПК в тылу японских войск, добиться сокращения численности 8-й и Новой 4-й армий425. В конце 1940 г. единый фронт оказался на грани раскола. В ноябре Чан Кайши ультимативно потребовал эвакуации частей 8-й и Новой 4-й армий из Центрального Китая. В ответ Мао Цзэдун заявил о готовности разорвать контакты с Чунцином.

В 1940 г. в ситуации, угрожавшей возобновлением гражданской войны, Москва оказала существенное влияние на ее урегулирование. Посол СССР в Китае А.С. Панюшкин высказал несогласие с решением руководства КПК пойти на конфликт с Чан Кайши. 15 ноября 1940 г. Г.М. Димитров в телеграмме просил Мао Цзэдуна «подождать с окончательным решением»426. 23 ноября И.В. Сталину был представлен проект директивы ИККИ. В ней КПК рекомендовалось «не начинать первыми военное наступление против экспедиционных войск и не дать возможности Чан Кайши представить вас перед народом как нарушителей единства антияпонской борьбы и воспользоваться вашими действиями для оправдания попыток заключения компромиссного мира с японцами»427.

Из данного документа можно сделать заключение, что Москва больше заботилась о том, чтобы компартия не растеряла политических очков, чем о судьбе единого фронта. Иными словами, Кремль не ориентировал КПК на принципиальное сохранение контактов с Чан Кайши, а лишь предостерегал от возможности быть инициатором конфликта. Ставка при этом делалась на то, что обострение, по инициативе Чан Кайши, отношений КПК и ГМД во время войны сопротивления будет негативно встречено общественностью и подорвет его позиции как национального лидера.

Тем не менее целенаправленной деятельности по разложению единого фронта Москвой не велось. Об этом, в частности, свидетельствует позиция СССР, занятая в отношении кризиса 1941 г., связанного с боями между частями НРА и Новой 4-й армии, продвигавшихся из южных районов Янцзы на север. Так, в телеграмме Г.М. Димитрова Мао Цзэдуну отмечалось: «Вы не должны ориентироваться на разрыв. Наоборот, опираясь на массы, которые стоят за сохранение единого фронта, сделать все зависящее от компартии и от наших военных, чтобы избежать развертывания междоусобной войны»428.

Внешнеполитические приоритеты И.В. Сталина трансформировались по мере роста напряженности в Европе. Уже в 1939 г. это повлекло корректировку его курса и в отношении Китая. Как писал по этому поводу Чан Кайши: «10 марта 1939 г. Сталин на XVIII съезде ВКП(б)… подчеркнул, что впредь СССР должен рассчитывать только на свои собственные силы для обеспечения своей неприкосновенности… Эта речь свидетельствовала об изменении тактики Сталина: с политики „народного фронта“ на „защиту отечества“»429. Таким образом, усилия советской дипломатии были перенаправлены на поиск любых возможностей обеспечения правовых гарантий защиты СССР, в том числе через соглашения с Германией и Японией. Коррективы в курсе Кремля вызвали настороженность Чан Кайши, опасавшегося советско-японского сближения.

Принципиальных изменений в отношении СССР к ГМД это не повлекло. Москва продолжала рассматривать его как основного союзника в сдерживании Токио. Это было подтверждено в беседе, состоявшейся осенью 1940 г. между И.В. Сталиным и В.И. Чуйковым, направлявшимся в Китай в качестве военного атташе. Советский лидер объяснял проводимую политику так: «Казалось бы, китайские коммунисты нам ближе, чем Чан Кайши… [Но] позиции коммунистов Китая еще не прочны внутри страны. Чан Кайши легко может объединиться против коммунистов с японцами, коммунисты с японцами объединиться не могут. Чан Кайши получает помощь от США и Англии. Мао Цзэдун никогда не будет поддержан этими державами, пока не изменит коммунистическому движению… Чан Кайши, как только почувствует опасность потерять власть… тут же найдет пути соглашения с японскими милитаристами. Тогда они общими усилиями обрушатся на китайских коммунистов…»430

На тот момент Сталин не видел альтернативы Чан Кайши в качестве политического и военного лидера Китая. Однако нападение Германии на СССР и начало войны на Тихом океане повлияли на характер сотрудничества Москвы с ГМД. В новых условиях помощь Чунцину становилась маловыгодной с точки зрения внешнеполитических перспектив и обременительной для советской экономики. Сокращение связей с