Поцелуй отложенной смерти - Дарья Кожевникова

– Не сходи с ума. Ты что, сегодня решил покончить с собой? При помощи водки?

– Лиз… давай без нравоучений обойдемся. Даже если и загнусь сегодня с перепоя, это будет не самый мой тяжкий грех.

– Так, может, и тех уже хватит, и все-таки не стоит еще один добавлять?

Он ничего не ответил, молча уставившись куда-то в угол комнаты, где собирались вечерние тени.

– Тебе тяжело сейчас мне все это рассказывать, – снова заговорила Лиза. – Но я и сама уже могу представить, как все дальше сложилось. Ты обратился к Кадету, чтобы тот прямо из тюрьмы собрал тебе полные и достоверные сведения о семье. О той твоей семье, о которой ты ничего не знал, потому что остался с бабушкой совсем еще маленьким. А в уплату за его услуги ты, не имея денег, пообещал отдать что-то из коллекции Устиньи Павловны, так? И поскольку твои кредиторы не собирались долго ждать уплаты долга, а расстаться с чем-либо Устинья Павловна ни за что бы не согласилась, то ты готов был пойти на то, чтобы обокрасть ее после своего освобождения. И даже обсуждал эту возможность с Кадетом. Но потом коллекция пропала неизвестно куда, а Устинью Павловну кто-то убил.

– Да, примерно так все и было. Я обещал отдать Кадету одну эмалевую миниатюру на золоте. У бабули она особой любовью не пользовалась и в то же время была способна оплатить все его услуги, даже учитывая набежавшие за отсрочку проценты.

– И те двое, что побывали в опечатанной квартире, вскрыв там тайник, о котором ты якобы ничего не знал…

– Да, это были Кадет с Гучаком. Они меня торопили с оплатой, и я сказал им, где можно попытать счастья. Но в тайнике, как и в открытой следаком банковской ячейке, тоже ничего не оказалось. Кадет – мужик с понятиями, и он не стал бы врать, а уж тем более наезжать на меня в случае успеха. Вначале он поверил в мой рассказ насчет пропажи коллекции. И даже, скрипя зубами, согласился продлить мне отсрочку долга, при условии что я буду активно заниматься поисками. Но потом ты со своими серьгами… Да, теперь я тебе признаюсь, что у меня была не одна, а несколько причин просить тебя, чтобы ты не подавала этого своего объявления. Хотя, видит бог, Лиз, что твоя безопасность беспокоила меня гораздо сильнее моих проблем. Потому что не один Кадет в этом деле замешан! И если свои проблемы я пока порешал, то с тобой все по-прежнему мутно.

– С тобой тоже. Потому что ты не порешал их, а всего лишь отложил ненадолго. Но это не выход. Ярослав, а почему бы тебе, вместо того чтобы обращаться к Кадету, было просто не написать своей матери? Если это и в самом деле была она, а не просто однофамилица? Но уж она-то точно могла бы ответить тебе на все твои вопросы, в том числе и на этот, и обошлось бы тебе это куда дешевле.

– У меня было много причин действовать именно через Кадета. Первая: я был на зоне и не имел свободы действий, а ждать до освобождения я не мог, с ума бы сошел. Вторая причина: все надо было сделать тихо, Вероника даже случайно ничего не должна была узнать! Достаточно было и того, что я все знал. Так что требовалось не только разузнать всю правду, но еще и заткнуть рты тем, кто узнал ее первыми, донеся это до меня. Это было одним из моих условий Кадету, тоже влетевшим мне в копеечку. Но я не хотел подвергать Веронику тому же испытанию, которое выпало мне, хотел оградить ее от такого шока! Ну а третья причина была в том, что мне просто не к кому было обратиться, кроме Кадета, потому что наша с ней мать умерла. Кадет раздобыл мне копии всех документов. Свидетельства о рождении и смерти Вероникиной матери и моей. Все совпало буква в букву! Так что это все правда. Правда со многими неизвестными.

– До сих пор?

– До сих пор. У меня были вопросы, на которые не смог бы ответить даже Кадет. Впрочем, я ему их и не задавал – мне и так слишком многое пришлось ему выложить, ради успеха в поисках. Со всем остальным я бы очень хотел обратиться к бабуле, поговорить с ней по возвращении начистоту, если только получится. Потому что в нашей небольшой семье оказалось много подводных течений, о которых я даже не подозревал. Просто жил, доверяя во всем бабуле или не желая вступать с ней в споры. – Ярослав снова приложился к почти опустевшей бутылке. – Она была очень деспотичным человеком, поэтому так было проще всего.

– Деспотичным?! Кто?! Устинья Павловна?

– Ну а кто же еще? Ты ее знаешь совсем с другой стороны, – усмехнулся Ярослав, видя Лизино изумление. – Просто никогда не сталкивалась с ней по действительно важному для нее поводу. А вот у меня таких поводов было множество. Я был ей и за внука, и за погибшего сына, так что просто обязан был соответствовать куче всяких требований. Есть матери, которые любят ребенка всем сердцем. Есть те, кто любит утробой, на уровне первозданных инстинктов. А вот бабуля была способна любить исключительно разумом… хотя, с другой стороны, разумом – какая же это уже, к черту, любовь? Она меня лепила, строгала, ломала, если считала нужным. А я научился делать вид, что действительно ломаюсь и строгаюсь. Потому что не мог огорчать своего единственного родного и близкого человека. Так что впервые я вступил с ней в открытое противоборство именно из-за Вероники, бабуля ее невзлюбила сразу и без вариантов.

– А быть может, она не так уж была и неправа, твоя мудрая бабушка? Она не могла в этой девочке заранее чувствовать какую-то угрозу твоему счастью?

– Не знаю. Меня больше волнует вопрос: как много она знала о судьбе моей матери с тех пор, как они с ней расстались? – прикончив бутылку, Ярослав какое-то время держал ее за горлышко на весу, задумчиво поигрывая этой посудиной. А потом, то ли поставив, то ли просто уронив ее на пол, с силой сдавил виски ладонями. Резко сдернутая повязка упала рядом с бутылкой.

– Ярик, ну что ты? – Лиза метнулась к нему, встала рядом и обняла.

– Ничего! – Порывисто вздохнув, он уткнулся лицом ей в живот. – Когда я узнал, что Вероника выходит замуж, я был безумно рад, что у нас все так закончилось! Бабуля не знала, какими словами мне написать о том, что меня предала любимая девушка, а у меня как будто гора упала с плеч! Ведь мы все равно не могли бы остаться вместе. Это был ад, потому что мне самому предстояло ее от себя оттолкнуть, не объясняя причины. Но все решилось само собой.

– Но ты ее все еще любишь? – осторожно спросила Лиза.

– Я желаю ей счастья. И ей, и мужу, и двум их детям. Это все. – Последние слова прозвучали, как рубящий удар топора, так что Лиза ни о чем больше не стала допытываться.

Желая выразить свое сочувствие, она ласково, едва касаясь, провела ладонью по его израненной голове. Потом вспомнила еще одну деталь:

– Кстати, серьги… Завтра же отвезешь их Кадету, чтобы он пока к тебе не цеплялся. Они твои по праву, а «живца» все равно из них сделать не удалось.

– Лиза! – Он отпрянул от нее, сверкнув хмельными глазами. – Я сам улажу эти вопросы! Во-первых, я не альфонс, чтобы брать что-то у женщины. Ты можешь эти цацки хоть чьими считать, это дела не меняет. А во-вторых, что-либо решать за меня было позволено только бабуле. Точнее, только от нее я это терпел. Слишком долго, чтобы позволять кому-то еще собою командовать.