Сон или явь? - Фрэнк Герберт

Голос принадлежал Флэттери. Они подняли головы и увидели его на экране. Он сидел на койке, протирая глаза. Пруденс сосредоточилась на большом пульте, как будто ничто ее больше не интересовало.

Бикель подавил раздражение и спросил Флэттери:

— Ты же психиатр. Разве представление о травме не является одним из твоих орудий?

— Ты спрашиваешь о расовых различиях, — сказал Флэттери. — Мы можем только догадываться об их влиянии.

Флэттери с экрана уставился на Бикеля.

«Джон паникует. Почему? Может, потому, что „Бык“ стал действовать самостоятельно?»

— Мы должны дать жизнь этой штуке, — продолжал Бикель, глядя на «Быка». — Но мы точно не знаем, что она из себя представляет. Она абсолютно чужда для нас. Она не похожа ни на кого из нас. А если она отличается… И в то же время живая и сознает это.

— Значит, ты уже сейчас прикидываешь, как бы сделать ее похожей на нас? — спросил Флэттери.

Бикель утвердительно кивнул.

— И ты думаешь, что все мы являемся жертвами расовых предрассудков и личных травм? — продолжал Флэттери. — По-твоему, разум не является естественным результатом влияния органов чувств?

— Черт возьми, Радж! — взорвался Бикель. — Мы вот-вот окончательно решим проблему! Как ты не понимаешь!

— Однако ты и сам не знаешь ответа на один вопрос, — возразил Флэттери. — Не создаем ли мы существо, которое окажется неуязвимым… по меньшей мере неуязвимым для нас?

Бикель нервно сглотнул.

— Ты считаешь, — продолжал Флэттери, — что существо, которое мы создаем, не обладает сексуальным влечением, что оно в принципе не может быть похожим на нас. Оно бесплотно. Оно по определению не может знать, чего плоть боится и что она любит. И теперь ты спрашиваешь, как бы это нам состряпать плоть и пол, а заодно и все расовые страдания, которые пережило человечество? Ответ очевиден: нам это не под силу. Мы и в своих-то инстинктах разбираемся очень плохо. Мы не в состоянии правильно оценить все темные и непонятные страницы собственной истории.

— Скорее, некоторые из них, — стоял на своем Бикель. — Мы обладаем инстинктом побеждать… выживать… — он облизнул губы и бросил взгляд на компьютер.

— Возможно, все это лишь гордыня, — вздохнул Флэттери. — Может, это просто обезьянье любопытство, и мы не удовлетворимся до тех пор, пока не станем творцами, подобно самому Господу. Но тогда, возможно, будет уже поздно поворачивать назад.

Бикель, будто не слыша его последних слов, продолжал:

— А еще есть инстинкт убийцы, уходящий корнями в дикое прошлое, когда вопрос стоял конкретно — убить или быть убитым. Обратная сторона этого инстинкта в том, чтобы поменьше рисковать… «быть практичным».

«Он явно сделал что-то тайком, — возразил Флэттери. — Интересно, что? Похоже, он совершил нечто, чего и сам боится».

— А чувство вины накладывается на этот инстинкт убийцы, — продолжал Бикель. — Некий буфер… именно так мы удерживаем себя в определенных рамках. Если мы встроим…

— Чувство вины предполагает наличие совершенного греха, — сказал Флэттери. — А где же, скажи на милость, в какой религии или в психиатрии предполагается необходимость греха?

— Инстинкт — это всего-навсего слово, — сказал Бикель. — А мы слишком далеко от его источника. Но почему? Мы способны вырастить пятьдесят поколений кур — от эмбрионов до цыплят в колбах. Они так никогда и не увидят скорлупы яйца. Но пятьдесят первое поколение, выведенное нормальным образом, высиженное курицей, все равно будет знать, как из этого яйца вылупляться.

— Генетический импринтинг, — заявил Флэттери.

— Верно, — согласился Бикель. — Нечто, впечатанное в наше сознание. Впечатанное навсегда. Да, конечно, мы знаем! Нам прекрасно знакомы эти инстинкты, пусть и на бессознательном уровне. Именно они понижают уровень нашей восприимчивости, вводят нас в гнев, побуждают к насилию, повышают чувственность…

Он снова кивнул, как бы в подтверждение собственных мыслей.

«Что же он сделал? — спросил себя Флэттери, глядя на экран. — Да ведь он паникует. Нет, это нужно обязательно выяснить!»

— Синдром Каина и Авеля, — продолжал Бикель. — Убийство и чувство вины. Они тоже где-то в нас… впечатаны в нас. Клетки все помнят.

Они уставились друг на друга, Бикель — в отчаянии от собственной нерешительности, а Флэттери — теперь совершенно уверенный в том, что не ошибся.

«Он наделил „Быка“ способностью убивать, — подумал Флэттери. — Его доводы и раздражение недвусмысленно свидетельствуют об этом. Но кого именно убивать? Уж конечно, не кого-то из нас. Колонистов в гибертанках? Нет. Кого-то из гибернированных животных? Наверняка ему сначала придется каким-то образом проверить, способен ли „Бык“ на убийство в принципе… Но вряд ли он уже успел произвести замену черного ящика на белый».

Пруденс, которой приходилось одновременно следить и за пультом и за ходом дискуссии, чувствовала, как обостряется ее восприимчивость. Она замечала малейшие колебания температуры, отмечаемые приборами, краем уха слышала металлическое поскрипывание палубы и переборок; она ощущала, как усиливается подозрительность Флэттери по отношению к Бикелю, и то, как последний отчаянно обороняется, чувствовала биение собственного сердца и мельчайшие изменения химических процессов в своем организме.

Больше всего ее поражала невидимая игра органической и неорганической материи, которую она привыкла считать собой.

Компьютер с его колоссальной базой данных, составленных трудом миллионов и миллионов умов, позволял ей разобраться в поставленном Бикелем вопросе, и она не могла противиться желанию получить ответ. Куда и как инстинкты несут человека?

Пока продолжался яростный спор между Бикелем и Флэттери, она запрограммировала вопрос, ввела его в компьютер со своего пульта и нажала кнопку обработки информации.

Всё это выходило далеко за рамки химического обмена веществ — она прекрасно понимала это — и уходило глубоко в ту область науки, где представление о строении белковых структур являлось лишь теоретическим. Но если компьютер не сможет дать ей ответ, который возможно будет перевести на язык физиологических функций, То она была уверена, что сможет получить нужный ответ благодаря новым экспериментам с собственным организмом.

— Бикель, что ты наделал? — рявкнул Флэттери.

Пруденс подняла голову и увидела, что Флэттери напряженно уставился на экран и весь подобрался, будто в любой момент готов броситься на Бикеля. На экране Бикель и Тимберлейк, повернувшись спиной к камере, напряженно разглядывали мешанину блоков и проводов, представлявших собой «Быка».

Мощный компьютер гудел так громко, что звук был слышен не только в мастерской, но и в помещении Центрального Пульта. Бешеное перемигивание индикаторов буквально гипнотизировало.

Пруденс, поняв, что происходит, в ужасе невольно прикрыла рот тыльной стороной ладони. Да ведь он подключил компьютер через «Быка»!