Чахотка. Другая история немецкого общества - Ульрике Мозер

Томас Манн называл санаторное существование своего рода «жизнезаменителем», который достаточно быстро полностью отчуждает молодых людей от настоящей, активной жизни. Там, высоко в горах, всё роскошно, в том числе и понятие времени. Многие задерживаются на курорте на месяцы, писал Манн, а эти месяцы складываются в годы[354].

Тот, кто приезжал в санаторий, оставлял свою прежнюю жизнь, прежнее окружение, семью, профессию. На месяцы, а может, и навсегда. И вступал в новое общество, общество больных со своими ритуалами и правилами, отдельный микрокосм, мир в миниатюре, случайное вынужденное сообщество людей, избавленных от повседневности и привычного хода вещей, но ощущающих постоянное присутствие смерти.

Летом ли, зимой, много часов каждый день больные проводили на своих балконах, лежа в шезлонгах, в надежде на исцеление горным воздухом, наблюдая в течение долгих часов безделья, как медленно и вязко проходит время. «Улей с больными, — писал Кревель, — на своих балконах-ячейках живут создания в полном покое, без движения, глядя на них, можно подумать, что они совершенно утратили свою судьбу»[355].

День был строго расписан по часам: завтрак, прогулка, лечебное лежание, второй завтрак, короткая прогулка, лечебное лежание, обед, лежание «под наблюдением и строго в тишине», в четыре часа полдник с кофе, прогулка, лежание, ужин, пребывание в гостиной, лежание, вечернее молоко, отход ко сну[356]. Жесткий корсет режима, не разгуляешься, болезнь — не повод для разнузданности.

Ежедневное повторение одного и того же распорядка держало пациентов в узде. Скука, отупляющее отсутствие всяких событий, монотонный ритм, циклическая структура — и одновременная симуляция уравновешенного, симметричного буржуазного добродетельного трудового дня.

В 1904 году газета Davoser Blätter («Давосские листки») шутила с издевкой: «Нет сомнений, что давосский курортник — самый занятой человек во всей округе в любое время суток. Он едва находит время для самых насущных дел. Нет времени даже написать письмо, и вообще самый востребованный врач и самый занятой коммерсант перед давосским курортником — просто мальчишка-бездельник»[357].

В это время давосские прогулочные дорожки были совершенно пусты. «Лишь к пяти часам международная жизнь со свежими силами снова оживает на ярко освещенных улицах»[358].

Пациенты были частью герметичного общества. Променады и санаторий, столовая и регулярные совместные приемы пищи — как будто сцена, место для самоинсценировки. Пациенты санатория походили на пассажиров океанского парохода, постоянно встречаясь на одних и тех же палубах, в одних и тех же коридорах. Цель этого путешествия всегда была размыта. Не случайно в санаторной литературе то и дело возникает мотив парохода[359].

Важнейшей неисчерпаемой темой всех гостей была болезнь. Степень страданий придавала пациенту определенный статус в санаторном обществе. Пациенты не расставались со своим диагнозом, таскали и предъявляли всем новые рентгеновские снимки, сравнивали их с чужими, оповещали сообщество о новых проявлениях болезни. Шесть раз в сутки измеряли температуру, градусник и температурный график также призваны были поддержать этот статус члена элитарного общества больных, как и «синий Генрих», который швейцарские немцы кратко именовали «Хайри»[360]. У Клабунда в рассказе «Болезнь» один врач-ассистент возится с плевательницей: «Он держал против света синюю плевательницу, на которую была нанесена какая-то чудная таблица. „Десять кубических сантиметров“, — улыбнулся он, непонятно чем обрадованный»[361].

Но в течение долгих недель или месяцев избалованные курортники требовали не только лечения, но и развлечений. Давос предоставлял своим элитным гостям впечатляющую развлекательную программу: чайные вечеринки с танцами, прогулки на санях, коньки, театральные представления, лекции, исторические доклады и курсы иностранных языков. Особенно публика любила балы-маскарады. В 1872 году в Давосе начала выступать хоровая капелла[362]. С 1902 года появился постоянный оркестр из 24 музыкантов летом и 41 — зимой. Ежедневно проходили камерные концерты и раз в неделю — симфонический. Некоторые санатории приглашали собственные капеллы. С 1879 года в Давосе появился свой театр, который почти 20 лет четырежды в неделю давал спектакли. С 1911 года стали приглашать и гастролирующие театральные труппы. Завели собственный портативный кинопроектор и стали крутить кино в санаториях. В 1912 году открыли стационарный кинотеатр. Кроме того, с 1900 года Давос располагал множеством собственных библиотек.

Излюбленным развлечением пациентов было изучение списков гостей санаториев, пансионов и отелей. Такие списки всегда печатали в Davoser Blätter. В 1896 году наряду с 22 страницами объявлений были опубликованы еще 13 страниц списков приезжих. Каждый мог узнать, в каком санатории остановилась какая-нибудь знаменитость или аристократ и из какой страны они прибыли[363]. Davoser Blätter публиковались на нескольких языках. В Давосе встречались люди со всего мира. Здесь действовали пять иностранных консульств и церкви различных конфессий. С конца XIX века здесь открывались национальные клубы и объединения, немецкие, русские, голландские и английские «колонии».

Первыми иностранными гостями были англичане[364]. Они основали в Давосе активную колонию, которая с 1870 года поддерживала коммерческий и общественный успех курорта. Для посетителей из высшего общества в 1875 году был открыт отель «Бельведер». В 1883 году стала действовать маленькая англиканская церковь Святого Луки, в 1886 году — английская библиотека с собранием в 6 тысяч томов, в 1885 году начал работать санаторий доктора Хадсона, единственный английский санаторий в Швейцарии.